Дрiянскiй встрѣтилъ капитана Немо въ дверяхъ подвала.
— Ну какъ? — спросилъ Немо.
— Какъ видите, кипитъ. Гаврила Михалычъ похвастайтесь вашими наблюденiями.
Высокiй, очень худой отъ долгаго недоѣданiя и непосильной работы немолодой есаулъ Востротинъ пододвинулъ корзину, которую онъ укладывалъ, къ Немо и сказалъ:
— Вотъ, извольте видѣть, Ричардъ Васильевичъ, на Дону шаравары съ лампасами носятъ. Фуражка красноармейца, пиджакъ сквернаго матерiала, а шаравары съ алымъ лампасомъ. Выходитъ, живъ еще Донъ. He забылъ дѣдовскихъ завѣтовъ. Головка гнiетъ, а корни, видать, еще цѣлы. Только бы добраться…
Востротинъ вынулъ изъ корзины и любовно встряхнулъ шаравары съ лампасами.
— Графъ О'Руркъ пишетъ, черезъ Братство Русской Правды получены изъ Нижне-Чирской станицы.
Онъ отставилъ корзину и поставилъ на ея мѣсто картонку.
— А на Кубани, Ричардъ Васильевичъ, черкеску совсѣмъ забросили. На рубашку въ родѣ, какъ бы толстовку, гозыри нашиваютъ. Ичиговъ и за большiя деньги не достанете… Вѣрно и лезгинки больше не пляшутъ, а какой нибудь «товарищескiй» фоксъ тротъ танцуютъ… Такъ это интересно. Роешься въ тамошнемъ платьѣ, по ржавымъ карманамъ шаришь и отъ этой, простите, вонючей прѣли, точно духъ родной идетъ. Прямо жаль и въ дезинфекцiю сдавать… А пуговицъ стало совсѣмъ мало. Рѣдкая одежонка съ полнымъ комплектомъ… A бѣлье!.. При Государяхъ и нищiе такимъ бы погнушались… Въ ночлежкѣ и то засмѣяли бы…
Въ разговоръ ввязался Демчинскiй.
— Я разбираю, Ричардъ Васильевичъ, платья изъ Ленинграда. И, знаете, какiя мысли! Конечно, сословiя и классы тамъ уничтожены, нѣтъ ни богатыхъ, ни бѣдныхъ. Общее такъ сказать, поравненiе, а посмотрите ка…
Онъ досталъ изъ картонки черную рубашку.
— Посмотрите на эту толстовку. Англiйское, или, какъ у насъ въ былое время прикащики говорили — аглицкое сукно… Штаны какiе!.. Башмаки американскiе… Это жъ прямо — буржуй!.. Снято братчиками съ убитаго комиссара… А вотъ это… Бож-же мой!.. Какiя заплаты, какая штопка!.. Сѣрыми нитками по коричневому сукну. Штаны — бахрома чуть не отъ колѣнъ начинается. Башмаковъ признакъ одинъ. Босыми пятками человѣкъ по снѣгу шелъ. Куплено у профессора Оглоблина… Помните: — отъ «нихъ» перебѣжалъ въ Терiокахъ. Нѣтъ, знаете, классы остались н никакого поравненiя не произошло.
Капитанъ Немо переговорилъ съ Дрiянскимъ о срокахъ послѣдней отправки въ портъ и, простившись съ рабочими, поѣхалъ дальше.
Мощная машина мчала ихъ по пробуждающемуся Парижу, мимо озареннаго весеннимъ солнцемъ собора Нотръ Дамъ, съѣхала на лѣвый берегъ Сены, углубилась въ самую глушь пятнадцатаго Парижскаго округа и, наконецъ, остановилась въ маленькой тихой уличкѣ. Кругомъ были гаражи. Они стояли съ открытыми воротами, уже пустые: шофферы такси всѣ выѣхали на работу. Сѣрые высокiе дома, населенные бѣднотою были мрачны и унылы.
Капитанъ Немо и Ранцевъ поднялись по лѣстницѣ безъ лифта на шестой этажъ и позвонили у квартиры, похожей на мастерскую художника, или фотографа.
Едва они позвонили, какъ видно за дверью кто то былъ, — ихъ спросили:
— Qui est là?…
— Господи спаси Россiю, — сказалъ Немо.
— Коммунизмъ умретъ — Россiя не умретъ, — отвѣтили за дверью. Она раскрылась.
— Пожалуйте, ваше превосходительство, — бодро привѣтствовалъ Немо рослый, молодцеватый человѣкъ въ синемъ «форменномъ» платьѣ.
За передней была свѣтлая мастерская. Изъ нея вышелъ худощавый, сѣдобородый человѣкъ. Въ немъ Ранцевъ, къ большому своему удивленiю узналъ генерала Чекомасова, ведшаго его Заамурцевъ въ конную атаку въ Великую войну.
— Что это, Александръ Васильевичъ, — обратился къ Чекомасову Немо — съ какими вы предосторожностями теперь работаете?
— Нельзя иначе, Ричардъ Васильевичъ, дѣло то такое… Конечно, — фильмовое общество, да послѣ похищенiя генерала Кутепова и отношенiя къ этому ужасному дѣлу французскихъ властей, приходится быть вдвойнѣ осторожнымъ.
Чекомасовъ взялъ у стоявшаго за столомъ мастерового печать, которую онъ вырѣзалъ и показалъ ее Немо.