— Совершенно уверен, — подтвердил министр труда. — Кроме того, как раз сейчас вас дожидается делегация из города Виллафалетто; она покорнейше молит вас дать ей аудиенцию. Виллафалетто, как вы знаете, это город, где родился Ванцетти. Семья его и сейчас живет там. Правда, двое из этой делегации — представители города Турина.
— Вы взяли на заметку их фамилии? — спросил диктатор уже совеем другим тоном; гнев его прошел, и в голосе появилось отеческое благодушие.
— Конечно. У нас есть их имена и оттиски пальцев, мы уже наводим справки и о них, и об их связях, и об их прошлом… Когда они выйдут отсюда, за ними будет установлено круглосуточное наблюдение.
— Вы поступили разумно и со знанием дела, — похвалил диктатор. — Отсутствие технической сноровки — вот проклятие нашей нации! Я доволен, что вы проявили сообразительность. Не сомневайтесь: когда в Рим за сотни километров направляется делегация, за ее спиной всегда надо искать коммунистов. Каждый участник делегации может быть заражен проказой коммунизма. Помните об этом. А теперь введите их.
Когда делегация переступила порог огромного кабинета диктатора, он встал из-за стола, обошел его и медленно, с простертыми руками, двинулся ей навстречу. Его темные глаза были полны сочувственного понимания того, что переживает в этот день Италия; печаль на его лице словно отражала их горе.
Делегацию возглавлял старик, который, это было видно, всю жизнь трудился в поте лица. Диктатор в знак приветствия протянул старику руки и замер в глубоком молчании. Старый рабочий вытащил из кармана бумагу и тщательно ее расправил. Остальные стояли позади, с кепками в руках, слушая, как он, боязливо запинаясь, нетвердым голосом читал петицию:
— «Тысячи крестьян и трудящихся Италии собрались в городе Виллафалетто, где родился Бартоломео Ванцетти. Мы пришли туда ради честного и доброго итальянца, которого так несправедливо обрекли на смерть. Мы решили сделать все от нас зависящее, чтобы предотвратить его гибель, для чего мы и посылаем делегацию от жителей деревень, расположенных вокруг Виллафалетто, а также от города Турина к дуче, чтобы просить его обратиться к правительству Соединенных Штатов с протестом против этого неслыханного судебного злодеяния. Мы знаем, как влиятелен голос дуче, и мы почтительно и смиренно призываем его возвысить свой голос, чтобы испросить помилование для двух сынов нашего рабочего класса — Николо Сакко и Бартоломео Ванцетти».
Когда старик кончил читать, его воспаленные усталые глаза наполнились слезами и он стал шарить в карманах, отыскивая носовой платок. Несомненно, он был лично заинтересован в судьбе приговоренных к смерти.
Диктатор вдруг обнял старика; всех присутствующих растрогал этот порыв. Когда они выходили из кабинета, половина членов делегации плакала, да и сам диктатор расчувствовался. Сев за стол, он вызвал стенографистку и продиктовал следующее коммюнике для прессы:
— «Дуче обратился к президенту Соединенных Штатов с просьбой сохранить жизнь двум гражданам итальянского происхождения — Николо Сакко и Бартоломео Ванцетти. Он просил президента Соединенных Штатов сделать этот шаг в целях укрепления отношений между Италией и Соединенными Штатами, развивающихся вот уже много лет в атмосфере искренней дружбы.
Президент Соединенных Штатов подтвердил получение послания дуче и выразил свое крайнее сожаление по поводу того, что государственное устройство США предоставляет решение поднятого дуче вопроса властям штата Массачусетс. Несмотря на то, что президент Соединенных Штатов отдает себе отчет в том искреннем интересе и глубочайшем участии, которыми движим дуче, он, к сожалению, вынужден признать себя бессильным вмешаться в это дело».
Покончив с диктовкой, диктатор указал министру труда, что это коммюнике должно полностью соответствовать официальному заявлению Вашингтона и, прежде чем коммюнике будет напечатано, министру надлежит получить подтверждение из Америки. Министр труда заверил его, что такое благополучное окончание столь неприятного дела не встретит на своем пути никаких препятствий.
Диктатор почувствовал облегчение; на душе у него посветлело. Не прошло и двадцати минут, как он смог покинуть свой кабинет и перейти в спальню. Внезапно и сегодняшний день, и будущее, и весь распорядок его жизни стали снова лучезарны и радостны.
Глава восьмая
С самого утра 22 августа перед резиденцией губернатора расхаживали пикетчики. Вначале их была горсточка; с раннего утра они молча шагали по тротуару с поднятой головой, хотя и с некоторым чувством неловкости. Позже пикетчиков стало больше, а в обеденный перерыв, около полудня, тут уже собралась толпа: мужчины и женщины присоединялись к пикетчикам хотя бы на полчасика, прежде чем вернуться к своим делам. Но и без того число пикетчиков сильно возросло, особенно к десяти часам утра, когда на сцене появилась полиция; десятки полицейских вытянулись в цепочку и окружили пикетчиков с таким видом, будто стойко оберегают население от какой-то опасной угрозы. Сначала здесь была только городская полиция, потом городскую полицию усилили полицией штата, затем подъехала машина с четырьмя пулеметчиками, готовыми немедленно пустить в ход свое оружие в случае чего-нибудь этакого… хотя собственно никто из пикетчиков и не понимал, какой-такой для этого требуется случай. Истинной целью всех этих воинственных приготовлений было, конечно, запугать пикетчиков, а не защищать от них жителей; надо сказать, что попытки полиции запугать пикетчиков увенчались кое-каким успехом.