В те часы, которые он провел, шагая в пикете, он обратил на себя внимание окружающих. Ростом он был не очень высок, но мускулистая фигура говорила о том, что это был выносливый, положительный человек.
У него было приятное широкое лицо, размеренные и обдуманные движения — весь он словно излучал силу, вселяя в окружающих чувство уверенности. Он шагал непринужденно, как и многие другие рабочие, относясь к пикетированию, как к привычному и обыденному делу. В первой стычке с полицией, когда она пыталась смять ряды пикетчиков и спровоцировать их, он сдерживал своих товарищей, приговаривая: «Спокойно, только спокойно! Не обращайте на них внимания, делайте свое дело», — тем самым помогая людям сохранять самообладание и дисциплину. Однако его спокойная уверенность привлекла внимание полиции. Сыщики в штатском, переглянувшись, кивнули на негра, явно переоценив его значение среди пикетчиков.
В неприметной борьбе и драматических событиях, разыгрывавшихся перед резиденцией губернатора, негр был отобран для уничтожения; вторая полицейская провокация была уже направлена прямо против него. Его оттеснили, арестовали, и в час дня 22 августа он был доставлен в полицейское управление и посажен в одиночку.
Такой почет встревожил его. Он был одним из тридцати арестованных, среди которых были белые сапожники и белые текстильщики, домашние хозяйки, знаменитый драматург из Нью-Йорка и поэт с мировым именем; но всех этих людей поместили вместе. Почему же его выделили и заперли в одиночку?
Ему не пришлось долго ждать разгадки. Был последний день перед казнью, и счет времени велся на часы и минуты; то, что должно было случиться, не допускало никаких проволочек. Негр это почувствовал. Он пробыл в одиночестве очень недолго: вскоре за ним пришли и отвели в комнату, где его дожидались несколько человек. Там были двое полицейских в форме, двое других — в штатском и агент министерства юстиции. В комнате находился также и стенограф, сидевший в углу за столиком с блокнотом наготове, выжидая, как пойдет дело и что ему придется записывать: стоны или признания.
Двое полицейских в штатском были вооружены резиновыми дубинками длиною в двенадцать дюймов и диаметром в один дюйм. Когда негр вошел, он увидел, как они сгибали и разгибали свои дубинки; стоило ему взглянуть на их лица, на голые стены и безобразное убожество комнаты, как он понял, что его ожидает. Негритянский рабочий был обыкновенным и довольно простодушным человеком, и, когда он понял, что его ожидает, сердце у него сжалось и ему стало страшно. Вое его тело напряглось до боли; он начал озираться по сторонам, не столько думая о бегстве, сколько всем своим существом протестуя против того, что должно было произойти. Люди, находившиеся в комнате, заулыбались, и он понял, что означают эти улыбки.
Представитель министерства юстиции объяснил ему, зачем его сюда привели.
— Видите ли, — сказал он негру, — мы не хотим причинять вам никаких неприятностей. И уж во всяком случае делать вам больно. Мы просто хотим задать вам кое-какие вопросы и просим вас говорить правду. Если вы нас послушаетесь, вам не о чем беспокоиться, вас очень скоро отпустят. Вот зачем вас сюда позвали: ответить на ряд вопросов. Вы ведь человек честный и хороший американец, не так ли?
— Да, я хороший американец, — серьезно ответил негр.
Полицейские в штатском перестали играть резиновыми дубинками и улыбнулись ему. У обоих были рты до ушей с тонкими губами; это делало их похожими друг на друга, словно они были братья. Они улыбались часто и без всякого усилия, но вместе с тем и без юмора.
— Если вы хороший американец, — повторил человек из министерства юстиции, — тогда все в порядке и дело у нас пойдет как по маслу. Нам ведь надо выяснить один очень простой вопрос: кто заплатил вам за участие в пикете?
— Мне никто за это не платил, — ответил негр.
Полицейские в штатском перестали улыбаться, а человек из министерства юстиции с некоторым сожалением пожал плечами. Голос его утратил прежний дружеский тон, но в нем еще не было враждебности.
— Как ваше имя? — спросил он у негра.
Тот сказал ему. Представитель министерства юстиции попросил его говорить погромче, чтобы слышал стенограф. Негр исполнил его просьбу.
— Сколько вам лет?
Негр ответил, что ему тридцать три года.
— Где вы живете? — осведомился человек из министерства юстиции.
Негр ответил ему, что живет в Провиденсе и приехал в Бостон сегодня утром поездом Нью-Йорк — Нью-Хейвен — Хартфорд.