— Не хочешь возвращаться к себе на родину — хорошо,— согласился Дарий. — Я дам тебе в правление богатый город, — важно сказал персидский царь и бросил косой взгляд на Зогака.
Зогак, криво усмехнувшись, сказал:
— Разреши мне, о великий, отбыть на свою родину, чтобы, пока Томирис не пришла в себя от совершенного ее мужем подвига, занять свой трон, который узурпировали у меня Томирис и отец этого молодца. Я надеюсь, что ты не подаришь в порыве своего великодушия мой трон, плененному мной Скуну?
Но Дарий не принял шутливый тон Зогака.
— Нет, не подарю. Ибо уже подарил тебе, Зогак, — сухо ответил он и отвернулся от Зогака.
Зогак понял, что разгневал царя, и про себя желая ему всяких гадостей, почтительно склонив голову, попятился к выходу.
Зогак покинул двор персидского царя, а так как едкий и насмешливый тиграхауд раздражал не только Дария, то все как-то с облегчением вздохнули. Но Дарий даже не подозревал, какой он промах совершил в своей нетерпимости. Правитель, в руках которого судьбы множества людей и страны, должен руководствоваться не своими симпатиями, а только необходимостью! Какой-нибудь безобразной внешностью финансист сделает несоизмеримо больше благ, чем красавец-фаворит, и часто кривой, хромой и горбатый человек, но истый полководец приносит победу после поражения, которое потерпел бравый на вид генерал.
Если бы Дарий проявил больше терпимости, то это бы помогло ему избежать многих несчастий и бедствий, обрушившихся на головы персов. Изворотливый, хитрый и коварный Зогак предостерег бы Дария от тех ошибок, которые персы и их царь совершили в его отсутствие.
Подвиг
С утра и до вечера язык и руки Паризад не знали покоя. Руки убирали, доили, шили, валяли кошмы, стряпали, разжигали огонь в очаге, шлепали по задку какого-нибудь из младенцев или старших детей по щекам, ломали хворост и делали еще тысячу вещей, а язык в это же время молол беспрестанно. Вот и теперь из дырявого жилища Паризад по всему аулу разносился ее визгливый голос:
— Непутевый! Дармоед! Что б ты провалился и что б глаза мои тебя не видели!
Аулчане, понятливо переглянувшись, сочувственно говорили:
— Опять эта Паризад принялась пилить своего бедного мужа — Ширака.
Незлобивый, всегда готовый прийти на помощь любому, Ширак пользовался в ауле приязнью, и все симпатии были на его стороне. Правда, многие аулчане именно из-за чрезмерной мягкости Ширака считали его кем-то вроде дурачка. Кочевники больше всего уважали силу.
А тем временем привычный к подобным сценкам Ширак, не обращая внимания на беснующуюся Паризад и тем еще более беся жену, развязал туго припеленутого к бесику — подвесной качалке ребенка и, подхватив крошечного человечка под мышки, начал всяко подбрасывать и ловить, целовать его в круглый животик, в ягодички, обнюхивать со всех сторон, издавая при этом сладострастные стоны, и вдруг, передразнивая Паризад, заверещал ее визгливым голосом:
— Ах, да откуда же явился такой ягненочек? Птенчик ненаглядный? Ах ты — радость моя! А запах-то какой? Никакие хорезмские благовония не сравнятся с ароматом попочки моего жеребеночка! Самый лучший запах на свете, уах! Ух ты, какой красавец-богатырь! И кто же сотворил его такого? И кто же родил такого? И откуда он такой чудесненький выскочил-то? Ой, скорее подавайте мне сюда его мать — я ей сейчас же еще одного такого сотворю!!!
И Ширак подбрасывая хохочущего Мадияра, заорал вовсю глотку:
То ли дело — моя массагетка!
Обнимет — кости трещат
Одарит любовью —
После ночи бессонной
Выходишь из юрты,
Словно медведя в бою одолел!
Мощью тело налито ее,
Красотой — соперница неба,
Плодоносное лоно ее —
Исторгает могучих мужей!
— У-у-у, бессовестный! Тоже мне — "могучий муж". Молчал бы лучше, не срамился...
Проворчала Паризад, но голос ее прозвучал певуче, и в нем уже не было злости.
— Вон, иди уж к своей рыжей царице, бесстыжий, она опять стала вдовой. Ее дуралей к персам в плен угодил.
— Что-о-о? — вскричал Ширак.
— Не кричи! — вновь взъярилась Паризад. — Я хоть и не царица, а огрею...
Ширак с какой то грустной жалостью посмотрел на издерганную Паризад и тихо, с укоризной сказал:
— Глупая ты...
Паризад даже онемела от неожиданности — Ширак никогда поперек слова не говорил, а тут... Отправившись, она разразилась бранью, но Ширака уже и след простыл. Он, выйдя из юрты, вскочил на своего ледащего коня и поехал в степь.