В Милете Фанет появился со "щитом". Он почти забыл Артемисию, познав после нее сотни красавиц всех оттенков и темпераментов. Артемисия, презрев все условности и унизительность своего поведения — сама явилась к Фанету... Фанету это польстило, нахлынули воспоминания, грек узнал о самоотверженности знаменитой гетеры и... Артемисия стала его женой!
Супруги переехали в Галикарнасс. Как же переносила свое новое положение Артемисия? Ведь о замужней гречанке говорили, что она должна мечтать только об одном: чтобы никто не мог сказать о ней ни хорошего, ни дурного, а на улице она может появляться лишь в том возрасте, когда о ней спросят, не чья она жена, а чья она мать. Но Артемисия ни о чем не жалела — она любила своего мужа-господина, и единственное огорчение ей доставляло то, что очень-очень редко она могла видеть своего Фанета. И тем не менее по принципу, которого придерживались эллины: "Куртизанки нужны для того, чтобы ублажать нашу плоть, гетеры для наслаждения, а жены — для того, чтобы рожать нам законных детей", Артемисия умудрилась, использовав даже такие краткие и редкие встречи, подарить бравому наемнику двух сыновей. Одного, родившегося в год взятия Вавилона, отец назвал Ахиллесом — именем героя осады Трои, а другого, родившегося в год похода на страшную Томирис, умудренный опытом Фанет назвал Одиссеем, в честь осторожного и хитроумного героя Троянской войны, сумевшего уцелеть среди невероятнейших опасностей. В этом явно сказывалось влияние образованной Артемисии, так как до нее Фанет знал песни Гомера только в примитивных пересказах таких же темных и неотесанных людей, каким был он сам до встречи с Артемисией, и, конечно, в этих пересказах не было звона чеканных слов великого слепца, ни глубины его искусства.
Вот и в этот его приезд заждавшаяся Артемисия благоговейно омывала в тазу ноги своего супруга. Она с какой-то трепетной страстью поглаживала корявые, волосатые, испещренные рубцами и шрамами ноги дорогого человека. Фанет равнодушно смотрел на склоненную головку жены и скорее машинально, чем движимый каким-то чувством, коснулся рукой обнаженного округлого плеча. Артемисия вздрогнула, испуганно отпрянула, грациозно перегнувшись в гибкой талии и бросив диковатый взгляд на мужа. Фанет потянулся к ней, перевернув таз. Артемисия вскочила на ноги и метнулась в сторону. Отбросив загремевший таз ногой, Фанет устремился за женой. Выдыхая дрожащим от страха шепотом: "Что ты? Что ты?" — Артемисия выскальзывала из рук мужа, шлепающего мокрыми босыми ногами по плитам, которыми был выложен двор, и, сопящего, как разъяренный бык.
Распаленный донельзя, он наконец сграбастал ее, поднял на руки и понес в дом. Артемисия отчаянно вырывалась, царапалась, кусалась. Не выдержав, Фанет бросил ее прямо у входной двери и при ярком свете, рыча, как зверь, накинулся на нее...
Опытная гетера умела разжигать и воспламенять мужчин.
Они лежали рядом. В помещении царил полумрак.
— Какой ты сильный и неутомимый... но ты делаешь мне больно... — голос Артемисии прозвучал с нежным упреком.
Фанет самодовольно улыбнулся и метнул взглядом. Артемисия поспешно наполнила из кувшина фиалу и начала собственноручно поить мужа вином. Зная его вкус, она не разбавила вино водой, хотя у эллинов это считалось плохим тоном, и они называли варваров — "те, кто пьет неразбавленное вино".
— Ахиллес вырос, стал настоящим воином, как и его отец.
— Да, Ахиллес — парень что надо! — горделиво подтвердил Фанет. — Но до Одиссея ему далеко. Такой клоп, а уже хитрющий! Подъехал ко мне после возни с тобой и выманил серебряное кольцо — дар Томирис... вот сорванец! Я словно чувствовал, когда давал ему имя, — кто родился...
Сердце Артемисии заныло. Фанет всегда был груб и неласков с детьми. Когда счастливая встречей Артемисия, не зная, чем еще ублаготворить мужа, совала ему на руки детей, он старался побыстрее от них отделаться, а на лице у него появлялась какая-то брезгливая мина. И вдруг! "Стареет муженек!" — подумала Артемисия и еще теснее прижалась к Фанету.