Однажды Мигуэц задумал поставить «Аиду» Верди. Эта опера еще не шла в Бразилии, и любители музыки с нетерпением ожидали премьеры.
Дело не ладилось. Певцы не понимали дирижера. Взволнованный Мигуэц побежал к директору. Ему казалось, что итальянские певцы нарочно стараются сорвать постановку. Тогда взбунтовались оркестранты. Мигуэц отказался дирижировать.
Билеты на первое представление были уже проданы. Отменив спектакль, директор рисковал репутацией театра. Весть о скандале разнеслась по Рио. Стали искать замену. Тогда к директору явились оркестранты:
— У нас есть замена. Тосканини, наш виолончелист, тот, который всегда ходит с газетой в кармане. О, он все знает, всю партитуру.
Выхода не было.
Тосканини появился за дирижерским пультом, когда ему было 19 лет. Первое, что он сделал, — с силой захлопнул партитуру, с такой силой, что она упала на пол.
— Маэстро, где ваши ноты? — закричали с галереи.
Оркестранты смеялись: они уже знали, что Артуро не нужна партитура, он все помнит наизусть, до мельчайших штрихов в партии каждого инструмента.
Перед спектаклем контрабасист обратился к Тосканини в смущении: он забыл важные указания Мигуэца. Тосканини улыбнулся:
— Не волнуйтесь. Я помню.
Артуро не нуждался в помощи записной книжки, весь нотный лист он запоминал взглянув на него один раз.
Это знали оркестранты, но не знала публика. Она была капризной и требовательной — бразильская публика, горячая, непримиримая в своих симпатиях и антипатиях, не привыкшая сдерживать эмоции. И очень чуткая к музыке.
Когда Тосканини, совсем мальчик по виду, появился на дирижерском месте, в зале зашикали. Тосканини, не поклонившись, взмахнул палочкой. Шум в зале продолжался только мгновение. Никогда не слышал Рио такого исполнения. Оркестр, певцы — все преобразились, почувствовав властную руку настоящего руководителя с безошибочным ощущением музыки.
После первого акта зал бурно аплодировал. Бразильские меломаны обменивались впечатлениями:
— Разве это мальчик? Это зрелый музыкант. Большой музыкант, способный увлечь своим искусством.
Мигуэца и не вспоминали.
После «Аиды» Тосканини дирижировал еще многими операми. Ему дали бенефис — так издавна принято называть спектакль в честь одного из участников как признание его заслуг — оперу «Фауст» Гуно.
Артуро написал письмо на родину отцу и матери: их он хотел порадовать первыми. Им послал заработанные деньги: пора уже было Клаудио отдохнуть от беспрерывной работы. Мать давно мечтала о накидке из тонкого черного сукна. Наверное, и дров дома не хватало.
Теперь в Рио искали знакомства с Артура Тосканини.
Театр процветал. На спектакли приезжали из других городов. Газеты публиковали восторженные рецензии. Артуро вырезал их и отсылал матери: для нее это было большой радостью.
Успех, благополучие сразу пришли к Артуро. Он мог теперь диктовать директору театра любые условия. Но не хотел оставаться в Рио. Тосковал по Италии. Он хотел работать на родине.
Гимн гарибальдийцев
В Пизе шла опера Верди «Отелло» — музыкальное воплощение трагедии великого английского драматурга Вильяма Шекспира. За дирижерским пультом стоял Артуро Тосканини, как всегда, уверенный и властный. В театре чувствовалось беспокойство.
Так уж повелось в Италии все, чем жили люди, — и особенно события, настроения общественной жизни, — проявлялось на музыкальных спектаклях, собиравших всегда массу народа. В оперном театре разгорались страсти. Переживали каждую ноту певцов, выражая восторг или негодование. Обсуждали действия короля. Составляли петиции. Договаривались о нелегальных встречах. Театр всегда был в Италии центром общественной жизни.
В это время, в начале девяностых годов, объединение Италии в основном уже осуществилось. Но надежды простых людей были обмануты. Власть захватили богачи и политиканы. Страна оставалась бедной.
Ее герой, великий Гарибальди, умер, больной и забытый, на маленьком острове Капрера. Горько и долго оплакивали «красные рубахи» своего вождя, вспоминая легендарные походы. Италия не смирялась. Бунтовала. Накапливала силы для новой борьбы.
Музыка горячила кровь итальянцев. Когда в опере по ходу действия зазвучал дуэт Отелло и Яго, с галерки бросили бомбу. Раздались крики в партере и ложах, занятых богатыми ливанцами. Требовали полицию.