Манштейн, описывая подготовку к штурму, отмечает: «В целом во второй мировой войне немцы никогда не достигали такого массированного применения артиллерии, как в наступлении на Севастополь». Разумеется, Манштейну не было смысла преувеличивать свои силы. По его словам, под Севастополем было девяносто три батареи тяжелой артиллерии и артиллерии большой мощности, восемьдесят восемь батарей средних и легких калибров, двадцать четыре батареи тяжелых (многоствольных) минометов и несколько полков артиллерии ПВО. «Среди батарей артиллерии большой мощности, — пишет Ман-штейн, — имелись пушечные батареи с системами калибра до 190 мм, а также несколько батарей гаубиц и мортир калибра 305, 350 и 420 мм. Кроме того, было два специальных орудия калибра 600 мм и знаменитая пушка «Дора» калибра 800 мм».
К весне наше положение в Севастополе ухудшилось. Наступало время, когда месяцами стоит ясная, а следовательно, летная погода. Для немцев это было очень выгодно, для нас — очень плохо. Господствуя в воздухе, фашисты могли бомбить любой транспорт, приходящий в Севастополь. Ночь была настолько короткой, что транспорт не мог затемно подойти к городу или выйти из него. И если в городе его с воздуха прикрывали наши самолеты, то в открытом море тихоходные транспорты защищать было гораздо труднее, и гитлеровцы массированными налетами авиации нередко топили их. Боевые же корабли не могли подвозить нужное количество грузов, да и не каждый корабль можно было послать без прикрытия истребительной авиации. Подвоз боеприпасов, продовольствия и живой силы резко уменьшился. В течение зимы завезли немало боеприпасов, оставалось кое-что и из довоенных заготовок. Но война опрокинула все расчеты. Снарядов, например, надо было в несколько раз больше, чем давал тыл флота. Особенно много требовалось зенитных. Если в ноябре — декабре на два снаряда врага мы отвечали в среднем снарядом, а иногда и двумя, то теперь на пять снарядов врага мы могли ответить только одним. С течением времени это соотношение менялось в пользу немцев.
Все это отчетливо понимало командование Севастопольского гарнизона, готовясь к отражению третьего наступления. Поэтому Военный совет флота решил, не скрывая трудностей дальнейшей обороны, подготовить к ним коммунистов. Коммунисты должны помнить, что враг может напасть внезапно и большими силами, поэтому все части должны быть в постоянной боевой готовности.
26 мая состоялось общебатарейное партийное собрание с повесткой дня «О задачах коммунистов по защите батареи». Доклад делал Соловьев. На собрании присутствовал комиссар береговой обороны флота В. С. Вершинин. Такие собрания провели во всех частях Севастопольского гарнизона.
Собрание проходило в подземной кают-компании. Собрались все коммунисты, свободные от вахт и дежурств. Соловьев окинул взглядом обширную комнату с диванами и мирными пейзажами на стенах. Непривычная тишина свидетельствовала о том, что разговор пойдет о делах не совсем обычных. Врагу удалось вытеснить наши войска с Керченского полуострова. Мы понесли здесь серьезные потери. Теперь гитлеровцы могли снять значительную часть войск с Керченского полуострова и бросить их на штурм Севастополя. Армейские разведчики сообщили, что перед фронтом батареи стоят не только части 22-й дивизии, но и другие фашистские части, которых раньше здесь не было, в том числе танковая дивизия и много новых артиллерийских частей и подразделений.
Задача оставалась прежней — стоять насмерть, драться до последнего патрона и даже последний патрон использовать против врага.
С этого и начал свой доклад старший политрук Соловьев.
— Быть постоянно начеку. Беречь боеприпасы, укреплять батарею со всех сторон, помня, что, может быть, придется драться в окружении, — призывал Соловьев. — Особое внимание — наземной обороне. Надо еще больше углубить окопы, ходы сообщения, отрыть больше землянок с бетонными перекрытиями. Искуснее маскировать все объекты. Сил у врага побольше, боеприпасами он пока богаче нас. Но у нас тоже есть чем бить врага, есть воля к победе, к сокрушительному отпору фашистам. Нас меньше, но мы не слабее. Мы сильны своей сплоченностью вокруг партии. Мы — гвардейцы, а это обязывает ко многому. Враг хитер — мы должны быть хитрее его. Враг хорошо подготовлен для боя — мы должны еще лучше подготовиться, чтобы дать ему отпор. Наши пушки стреляют хорошо, но мы должны стрелять еще лучше. Мало еще, гвардейцы, у нас ненависти к врагу, той жгучей священной ненависти, которая должна быть у каждого советского воина, защищающего свое социалистическое Отечество. Мы должны мстить фашистам за все их злодеяния, за многие тысячи жизней советских людей, замученных в фашистских застенках, за обездоленных и ограбленных отцов и матерей, братьев и сестер, попавших в неволю к захватчикам. Коммунисты должны быть передовыми воинами в бою и в труде. На вас равняются беспартийные, вы задаете тон во всей боевой деятельности нашей батареи. Вы должны быть самыми дисциплинированными и умелыми воинами. А у нас далеко не все гладко. Народ у нас смелый, на любой подвиг готов, но подчас не хватает дисциплины, выдержки и выучки. А если, — голос комиссара зазвенел, — если нам придется драться в окружении, будем биться до последнего человека, до последнего патрона. Не хватит патронов — будем драться штыками, трофейным оружием, но с места не сойдем. Тридцатая батарея не сдастся врагу. Лучше смерть в бою, чем плен. Нам будут швырять листовки с предложением сдаться. И мы, коммунисты, и все остальные воины должны отвечать врагу только огнем, только смертью за смерть советских людей...
— Я клянусь, — сказал коммунист Г ришко, — что буду драться за батарею до последнего дыхания, до последней капли крови...
— Мой брат погиб в боях за Ростов, — говорит старшина Ковалевский. — Я клянусь отомстить за погибшего брата и драться до тех пор, пока мои руки в состоянии будут держать оружие, а глаза — видеть...
— Помните подвиг краснофлотца Золотоверхова? — спросил Александер. — Боец расстрелял все патроны, израсходовал гранаты, а из боя не вышел. Разил врагов штыком, бил прикладом. Его дважды окружали фашисты, нанесли три пулевых и четыре колотых раны, а Золотоверхов все бил и бил врагов. Он истек кровью, упал, потеряв сознание. И только после этого товарищи вынесли его из боя. А как он вел себя в лазарете? Совершенно правильно Мармерштейн сказал, что «с такими богатырями нельзя не победить». Помните, у нас за спиной родной Севастополь, а впереди — злобный и коварный враг. Не пустим его в город!
Говорят краснофлотцы, старшины, командиры... Общий смысл выступлений: стоять насмерть, в плен не сдаваться, бить врага до последнего дыхания, помня всегда и всюду святые слова военной присяги.
Решение собрания было написано в форме клятвы Родине, партии. Моряки клялись с честью выполнить свой воинский долг. Текст решения был размножен и вывешен на видных местах по всей батарее.
М. И. Калинин во время войны отмечал, что в тяжелые моменты на фронте неизбежно усиливался приток заявлений о приеме в ряды партии. Так было и на Тридцатой батарее. С 1 по 17 июня 1942 года здесь приняли в партию двадцать три человека и в комсомол — тринадцать. В преддверии грозных испытаний беспартийные воины стремились подчеркнуть свое единство с партией и комсомолом. Это было типичным явлением для всех частей Севастопольского гарнизона.
«В бой хочу идти коммунистом, — писал в своем заявлении комендор Рига. — Не пожалею своей крови и жизни для того, чтобы добиться победы над врагом». И Рига сдержал слово. Когда в районе башни возник пожар, он первым выскочил на бруствер и под жесточайшим огнем врага вместе с другими бойцами ликвидировал пожар.
По коммунистам равнялись комсомольцы, составлявшие значительную часть личного состава батареи.
Результатом партийно-политической работы на батарее был высокий боевой дух воинов. Люди не думали об опасности, не считались со временем. Углубляли окопы, ходы сообщения, рассредоточивали боеприпасы, продукты, воду, старались еще лучше, надежнее замаскировать батарею и окопы вокруг нее.