Шершавин сошел с тропинки и лег, пережидая огонь.
Затем вся разведка вернулась назад, в боевое охранение.
Да, несомненно, немцы были на левом берегу. Где-то близко у противника действовала на Донце тайная переправа.
Ее долго искали.
Чтобы обнаружить переправу, было предпринято несколько атак на левом и правом флангах противника.
Переправу нашли.
Она стояла вверх по течению, где русло пересохшего ручья подходило к Донцу узким и глубоким оврагом. По дну его пролегала дорога. Мост лежал под водой. Даже с реки было трудно его увидеть.
Сначала пытались взорвать мост разными способами: спускали вниз по течению плавучие мины, посылали саперов; но они возвращались раненые или не возвращались — погибали.
А переправа продолжала стоять.
Враг берег ее как зеницу ока.
Тогда именно старший сержант Шершавин получил боевое задание: переправу взорвать во что бы то ни стало.
И он отправился выполнять свой долг.
Еще накануне он хорошо разведал местность и сделал проход в минных полях противника. Он ждал только ночи. Она пришла и встала, как стена.
III
Шершавин взял с собой шестнадцать килограммов тола, ручной пулемет, двух бойцов и трех автоматчиков.
Ночь была без ветра. Она предвещала утром густой туман. Это было удобно для дела.
Шли бесшумно среди зарослей серебристой ивы, скрывавших всякое движение, среди молодых березок, среди кустов терновника, на колючках которого собирались капли ночной росы. Роса оставалась на одежде бойцов, на их оружии, на руках Шершавина, оттянутых вниз тяжелой ношей. Он был нелегок, этот груз серого, как мыло, и страшного вещества, аккуратно сложенного небольшими кусками в сетку из телефонного провода.
Прошли минные поля немцев, проползли вдоль колючей проволоки, стали углубляться в расположение противника.
Тихо было кругом — и у нас и у немцев. Только кусты касались изредка лица своими жесткими листьями. Бойцы раздвигали их руками.
На берег Донца вышли почти перед рассветом. Но на самом краю неба еще стояла луна, и в смутном блеске, каким светится даже ночью быстрая и чистая вода Донца, Шершавин увидел переправу.
Тяжелые плоты, заключенные в раму, служили ей основанием. По настилу бежала вода, журча меж толстых бревен. Это было прочное сооружение. И Шершавин, оглядывая его из прибрежных кустов, радовался в душе тому, что взял с собой изрядное количество тола. Но самое удивительное заключалось в том, что на переправе не было часовых. Ушел ли немецкий патруль на другую сторону или так уж уверены были немцы, что никто не пройдет сквозь их колючую проволоку, сквозь их мины и окопы, но только было ясно старшему сержанту, что здесь враг дал промах.
Автоматчикам пока делать было нечего. Все же он, на случай возможной тревоги, оставил их у моста, пулемет расположил подальше, на сто метров ниже по течению, и начал подготовлять взрыв.
Изредка немцы посылали снаряд через голову, далеко в наше расположение; изредка пролетал и наш снаряд, разрываясь на том берегу. В густом предрассветном воздухе носились светлые пули. Шла неторопливая ночная перестрелка — обычная на войне работа, которая в ту минуту была гораздо милее сердцу сапера, чем самая глубокая тишина.
Это значило, что противник ничего не замечает.
Шершавин взошел на мост один.
Он действовал привычно. Рукам не надо было подсказывать движений, глаза смотрели зорко, они замечали все: зарождающийся утренний туман, прибрежный песок, и кусты, и мокрые доски настила.
Он взошел на мост, положил тол, вставил детонатор в шашку, поднял шток взрывателя, а к чеке его привязал длинный кусок телефонного провода и пополз обратно на берег.
Он приготовил все как следует, и оставалось только последнее движение.
Шершавин прилег на землю, как это делают все саперы, и потянул за шнур.
Взрыва не получилось.
Он подождал секунду. Взрыва не было! Должно быть, помешала вода или попался неисправный взрыватель.
А туман уже поднялся над рекой. Пришел рассвет. И наступила та странная тишина, которая хоть на одно мгновение да посещает даже самый грозный и самый жаркий боевой день. Не было ни минного стука, ни взрывов, ни свиста летящего металла — ни одного привычного звука войны. Слух был обострен до крайнего предела, и казалось, что можно слышать, как шуршит туман по кустам, как ползет он по траве, по шершавым доскам настила.