Так мы и болтали. Уже начало светать, когда впереди внезапно раздался оглушительный ружейный залп. Местность была неровная, скалистая, я ничего не видел, однако решил, что где-то началось большое сражение. Барт посмеялся над моей догадкой и объяснил, что звук доносится из лагеря: по утрам англичане разряжали оружие, чтобы ударный состав[5] наверняка был сухим.
– Скоро аванпосты, – сказал мой спутник.
Я посмотрел по сторонам. Увлеченные беседой, мы не заметили, как пустились рысцой, и драгун на раненой лошади остался далеко позади. Кругом, насколько хватало глаз, не было ни души, кроме меня и Барта, оба – если вы понимаете, о чем я – на прекрасных лошадях и при оружии. Тут-то я и спросил себя, а так ли мне нужно в английский лагерь?
Теперь, друзья мои, я должен вам кое-что объяснить. Не думайте, будто я поступил бесчестно или неблагодарно с человеком, который меня спас. Вспомните, что самая главная ответственность из всех – та, которую несет командир перед своими солдатами. А кроме того, не забывайте: война – игра со строгими правилами, и за их нарушение тебя немедленно призовут к ответу. Если бы, к примеру, я обязался не участвовать больше в сражениях, а затем решил бежать, то был бы последним негодяем. Однако этого от меня никто не потребовал. По самонадеянности, а еще – из-за того, что драгун приотстал, Барт позволил мне держаться с собой на равных. Окажись он моим пленником, я поступил бы с ним так же благородно, однако из уважения к его смелости непременно разоружил бы и позаботился, чтобы рядом был хоть один солдат. Я подъехал к Барту, сказал ему все это, а потом спросил, не сочтет ли он мой поступок бесчестным, если я его покину.
Он подумал и несколько раз повторил то слово, которое говорят англичане, когда подразумевают «Боже милостивый».
– Значит, вы хотите бежать? – спросил он.
– Если вы не против.
– Я против лишь потому, что при первой же попытке должен буду отсечь вам голову.
– В эту игру могут сыграть и двое, дорогой Барт, – сказал я.
– Так посмотрим, кто лучше! – воскликнул он и выхватил саблю.
Я вытащил из ножен свою, однако твердо решил не причинять вреда моему спасителю.
– Сами посудите, – сказал я. – Вы утверждаете, что я ваш пленник, но с тем же успехом и я могу назвать вас своим. Мы здесь одни, и хотя у меня нет никаких сомнений в том, что вы прекрасно фехтуете, вряд ли вы устоите против лучшей сабли в шести бригадах легкой кавалерии.
Вместо ответа он нанес удар, метя мне в голову. Я парировал и отсек ему половину белого плюмажа. Он сделал выпад, но я отвел острие клинка и срезал плюмаж начисто.
– Будь прокляты ваши хитрости! – вскричал Барт, когда я развернул лошадь, ускользнув от него.
– Зачем вы нападаете? – спросил я. – Видите же, что я вам не отвечаю.
– Вы должны отправиться со мной в лагерь.
– Ноги моей там не будет.
– А я держу пари, что будет! – крикнул он и ринулся на меня.
И тут мне в голову пришла мысль. Почему бы не решить спор без кровопролития? Барт вынуждал меня ранить его, иначе он непременно ранит меня. Я увернулся, и его сабля едва не оцарапала мне шею.
– Есть предложение, – крикнул я. – Бросим кости, кто выиграл – тот и пленный.
Он улыбнулся. Для такого заядлого игрока предложение было заманчивое.
– Давайте их сюда!
– У меня их нет.
– У меня тоже. Зато есть карты.
– Отлично, пусть карты.
– Во что сыграем?
– Выбирайте.
– В экарте, лучший результат из трех партий.
Я кивнул, не сдержав улыбки, – во всей Франции не набралось бы и трех человек, которые играют лучше меня. Так я и сказал Барту, когда мы спешились. Он тоже улыбнулся.