– Ага, – произнес Пуаро. – Главный актер! Я тебя поздравляю, мой дружок.
Он нагнулся, протягивая руку. Пес понюхал его, его умные глаза пристально смотрели в лицо человека.
– Значит, вы знаете? – слабо прошептала мисс Карнаби.
Эркюль Пуаро кивнул.
– Да, знаю. – Он посмотрел на женщину на диване. – Ваша сестра, полагаю?
– Да, – автоматически ответила мисс Карнаби. – Эмили, это… это мистер Пуаро.
Эмили Карнаби охнула.
– Огастес… – позвала Эйми.
Пекинес посмотрел в ее сторону, вильнул хвостом, потом возобновил изучение руки Пуаро. Его хвост снова слабо шевельнулся.
Сыщик осторожно поднял собачку на руки и сел, держа Огастеса на коленях.
– Итак, я поймал немейского льва, – сказал он. – Моя задача выполнена.
– Вы действительно всё знаете? – спросила Эйми Карнаби сухим и жестким голосом.
Пуаро снова кивнул:
– Думаю, да. Вы организовали этот бизнес – с помощью Огастеса. Вы вели собаку своей хозяйки на обычную прогулку, приводили ее сюда и шли в парк с Огастесом. Смотритель парка видел вас вместе с пекинесом, как обычно. Та няня, если б когда-нибудь нашли эту девушку, тоже подтвердила бы, что с вами был пекинес, когда вы с нею разговаривали. Во время разговора вы перереза́ли поводок, и Огастес, обученный вами, сразу же убегал – и бежал прямо домой. Через несколько минут вы поднимали тревогу и кричали, что собаку украли.
Воцарилось молчание. Затем мисс Карнаби выпрямилась с достоинством, внушающим уважение, и сказала:
– Да. Все это совершенно верно. Мне… мне нечего сказать.
Женщина-инвалид, лежащая на диване, тихо заплакала.
– Совсем нечего, мадемуазель? – спросил Пуаро.
– Нечего, – ответила мисс Карнаби. – Я была воровкой, и теперь меня разоблачили.
– Вам нечего сказать в свое собственное оправдание? – тихо уточнил сыщик.
На белых щеках Эйми Карнаби внезапно проступили красные пятна.
– Я… я не жалею о том, что сделала. Я думаю, вы добрый человек, мистер Пуаро, и что вы, возможно, поймете… Видите ли, я так ужасно боялась…
– Боялись?
– Да, наверное, джентльмену трудно это понять. Но, видите ли, я совсем не умная женщина, ничему не училась, я старею – и я так боюсь будущего… Я не смогла ничего отложить на черный день, да и как бы я смогла, ведь надо было ухаживать за Эмили… И когда я стану еще более старой и неловкой, я никому не буду нужна. Всем нужны более молодые и быстрые. Я… я знала много таких, как я: ты никому не нужна, и живешь в одной комнате, и не можешь позволить себе иметь камин и как-то согреться, и у тебя мало еды, и, в конце концов, ты даже не в состоянии платить за свою комнату… Есть, конечно, дома для престарелых, но попасть туда не так-то просто, если у тебя нет влиятельных друзей. А у меня их нет. Многие другие женщины в таком же положении, как и я: бедные компаньонки, необученные, бесполезные женщины, которым нечего ждать в будущем, кроме смертельного страха…
Ее голос задрожал.
– И поэтому некоторые из нас… объединились, и… я это придумала. Меня навел на эту мысль Огастес. Видите ли, для большинства людей один пекинес ничем не отличается от другого – точно так же, как для нас китайцы. В действительности, конечно, это смехотворно. Никто, кто в них разбирается, не мог бы принять Огастеса за Нанки Пу, или Шань Туна, или любого другого пекинеса. Во-первых, он гораздо умнее и намного красивее, но, как я сказала, для большинства людей пекинес – это просто пекинес. Огастес навел меня на эту мысль. И еще то обстоятельство, что так много богатых женщин заводят пекинесов…
– Должно быть, это весьма прибыльный рэкет! – с легкой улыбкой произнес Пуаро. – Сколько человек в вашей… шайке? Или, возможно, мне лучше спросить, как часто ваши предприятия проходили успешно?
Мисс Карнаби просто ответила:
– Шань Тун был шестнадцатым.
Эркюль Пуаро приподнял брови.
– Я вас поздравляю. У вас, должно быть, просто отличная организация.
– Эйми всегда была хорошим организатором, – сказала Эмили Карнаби. – Наш отец – он был викарием в Келлингтоне, в Эссексе, – всегда говорил, что Эйми просто гений планирования. Она всегда занималась организацией мероприятий, благотворительных базаров и тому подобного.
Пуаро слегка поклонился:
– Я согласен. В качестве преступницы, мадемуазель, вы в первых рядах.
– Преступница! – воскликнула Эйми Карнаби. – О господи, наверное, так и есть… Но… но я никогда не чувствовала себя преступницей.
– А кем вы себя чувствовали?
– Конечно, вы совершенно правы. Я нарушала закон. Но, видите ли, как мне объяснить… Почти все эти женщины, которые нас нанимают, такие грубые и неприятные. Леди Хоггин, например… все равно, что она мне говорит. Недавно она сказала, что ее тоник имеет неприятный вкус, и практически обвинила меня в том, что я что-то в него подмешала. И тому подобные вещи. – Мисс Карнаби покраснела. – Это очень неприятно. А от того, что нельзя ничего ответить или возразить, еще обиднее, если вы меня понимаете.