– А, наконец, – небрежно проговорил он, увидев входящего графа.
– Здравствуйте, милорд, – обратился граф, садясь.
– Ну, как дела? – спросил сэр Артур.
– Все исполнено согласно вашим инструкциям, – ответил граф.
– Письмо, которое я вам послал, вы показали?
– Да, и представил очень нелестную картину моей мнимой страсти к этой также мнимой женщине, которую вы называете Топазой.
Затем граф подробно рассказал описанную нами выше сцену.
Сэр Артур слушал его с важным видом, по временам лишь кивая головой в знак одобрения. Наконец, когда граф начал рассказывать о страданиях, простодушном доверии и о легкомысленном предании себя Эрминою на его волю, на лице англичанина изобразилось живое удовольствие.
– Да, дела ваши, милый граф, идут успешно, – проговорил он наконец.
– Вы думаете?
– Без сомнения. В этом, что вы ей рассказали, есть много правды.
– И Топаза существует?
– Конечно, потому что она писала.
– И настоящее имя ее Топаза?
– Нет, но это безразлично.
– Однако мне приятно думать, что она менее опасна, нежели можно предполагать по сделанному мною портрету.
– Ошибаетесь, вы еще далеко от истины.
– Но в таком случае мы совершаем гнусное дело. Сэр Артур улыбнулся и устремил на графа неподвижный пытливый взгляд.
– Вы шутите? – спросил он холодно.
– Нисколько. Я начинаю даже жалеть, что заключил с вами условие.
– Хотите уничтожить его?
– Гм… – отвечал граф в нерешимости, – я не прочь употребить все усилия, чтобы понравиться молоденькой хорошенькой женщине, но быть участником разорения ее мужа…
Сэр Артур пожал плечами.
– Вы не в своем рассудке, – проговорил он после короткого молчания. – Заметьте, что не вы отдали г. Роше в руки этой женщине, вы не принимали никакого участия ни в ссоре, ни в дуэли, ни в похищении раненого.
– Положим, что так, однако…
– Следовательно, – продолжал англичанин, – разорение Роше вас не касается. Ваше дело – понравиться его жене, вот и все. Наградою за это будет дядюшкино наследство, которое у вас отнимут, если я откажусь помочь вам. Впрочем, успокойтесь: Фернан Роше не разорится.
– Вы обещаете мне это?
– Не забудьте, что у него двенадцать миллионов.
– Черт возьми! Я никак не предполагал, что он так богат.
– Начинаете ли вы наконец понимать меня?
– Почти.
– Вы уже приобрели доверие и дружбу госпожи Роше. Надежда, что вы возвратите ей мужа, что вырвете его из рук этой ужасной женщины, заставит ее пренебречь всеми приличиями и обращаться с вами как с братом.
– Но ведь я не возвращу ей мужа. – Вы возвратите его.
– Я вас не понимаю, – проговорил граф изумленно. – Завтра вечером у вас будет свидание с нею, не так ли?
– Да, к вечеру, на Елисейских полях.
– Вы возвестите ей о возвращении мужа через три дня, не вдаваясь ни в какие подробности, и потребуете, чтоб она не расспрашивала его и не намекала ни на письмо, ни на Топазу.
– А Роше возвратится?
– Ну да.
Но в таком случае все мои надежды рушатся.
– Ах, да! Я забыл сказать, что он возвратится домой – неожиданно, прогнанный Топазою и влюбленный в нее до безумия, он придет к жене мрачный, в дурном настроении духа, одним словом, в таком виде, который характеризует мужа, влюбленного в другую женщину.
– Что же из этого выйдет?
– О! Вы слишком любопытны, – отвечал сэр Артур. – Ваше дело исполнить в точности мои инструкции, и будьте уверены, что через месяц госпожа Роше будет обожать вас и, что еще важнее, ваш дядюшка откажется от женитьбы на вдове Маласси и не лишит вас наследства.
После этих слов Артур Коллинс распростился с графом и вышел.
Он сел в наемную карету и велел везти себя в предместье Сент-Оноре, к виконту де Камбольху, где, переменив свой костюм, он должен был превратиться в кающегося грешника, в виконта Андреа – правую руку Армана де Кергаца, начальника полиции, старающегося открыть и уничтожить вредное общество червонных валетов.
Тайны, открытые Эрмине графом, повергли несчастную женщину в отчаяние. Напрасно утешал он ее, напрасно уверял, что все кончится благополучно: несчастная Эрмина видела только одно – измену любимого ею мужа.
Трудно описать, как страдала эта несчастная женщина в продолжение последующей ночи и другого дня. Но тем не менее она сохранила обет молчания и ни с кем не делилась своими страданиями.