В 1843 году правителем этой фактории был назначен лейтенант В. С. Завойко (женатый на родной племяннице председателя Главного правления Компании барона Врангеля) и ему, как морскому офицеру, поручено было рассмотреть дело о перенесении фактории и представить об этом свои соображения. Начальником Охотского порта был тогда капитан I ранга Вонлярлярский — человек деятельный, весьма знакомый с недостатками Охотска и с берегами Охотского моря и заинтересованный вопросом о переносе Охотского порта. Завойко предложил Вонлярлярскому вместе с факторией перенести порт из Охотска в Аянский залив. Вонлярлярский отклонил это предложение на том основании, что помянутый залив не представляет удобств для порта, ибо, во-первых, он открыт; во-вторых, суда на воде зимовать там не могут; в-третьих, время навигации к этому заливу столь же коротко, как и к Охотску, и, в-четвертых, к этому заливу надобно будет устраивать дорогу из Якутска, что сопряжено с большими расходами и затруднениями, как показал уже опыт Фомина. Наконец, он высказал, что не только в окрестностях Аяна, но и на берегах Охотского моря нет строевого леса, необходимого для исправления и постройки судов, в чём в Охотске не ощущалось недостатка (по рекам Охоте и Кухтую лес беспрепятственно сплавлялся в Охотск). В Аяне, кроме того, большой недостаток в рыбе, столь необходимой в этом крае, тогда как в Охотске она водится в изобилии. Несмотря, однако, на эти справедливые доводы о неудобстве для порта Аянского залива, лейтенанту Завойко тем не менее всё же было разрешено Главным правлением Компании перенести сюда факторию. В том же 1843 году, с помощью служивших в Компании Д. И. Орлова и якутского мещанина Березина, Завойко перенес факторию в залив Аян, и бароном Врангелем исходатайствовано было у правительства даровать ему те же права, какие даровались тогда главным правителям колонии. Таким образом; из начальника Охотской фактории, которые до Завойко были из мещан, Завойко в Аяне сделался почётным административным лицом и из лейтенантов в Охотске, с перенесением фактории в Аян, был произведён в капитаны 2-го ранга. Этот перенос фактории в залив Аян был весьма чувствителен для акционеров, ибо устройство дороги между Аяном и Нельканом и вообще сношения с Якутском и содержание её, а равно увеличение числа команд и судов при фактории потребовало не малых расходов. Дабы избавиться от дальнейших затрат, Главное правление Компании и люди, заинтересованные в ней, начали представлять правительству и распространять в обществе слух о великом значении Аяна в будущем: говорили, что только он будто бы может быть главным нашим портом на востоке. Правительство согласилось с этим и приняло на счет казны и содержание и окончательное устройство аянского тракта. Аян усилили казённой командой и переименовали в правительственный порт; на горький опыт Фомина не обратили внимания. По представлению Завойко была заселена река Мая и путь между Нельканом и Аяном и затрачено снова много денег. Население по Мае вымирало, и Аян оставался, той же ничтожной деревней, какой и был; сообщение его с Якутском было то же самое, как и Якутска с Охотском. Вред, происшедший от внимания правительства к Аяну и от сопряжённых с этим расходов, был весьма велик, ибо это отвлекало правительство от Приамурского края, и служило поводом людям, не сочувствовавшим амурскому делу, представлять императору, будто бы Аян составляет всё, что только нам можно желать на берегах отдалённого вашего востока, и что ввиду этого нам решительно не стоит обращать внимания на Приамурский край, который должно предоставить Китаю и тем ещё более утвердить наши дружеские отношения с Китайской империей. Вот история Аяна52.
Согласно распоряжению барона Врангеля правитель колонии Тебеньков отправил к устью реки Амура маленький бриг «Константин» под командой поручика корпуса штурманов Гаврилова, офицера опытного, но больного. Экипаж брига состоял из трёх вольных штурманов и 22 человек команды, большею частью финнов, при двух байдарках и двух шлюпках. Тебеньков, предписывая Гаврилову зайти в Аян, где он должен был получить утверждённую императором инструкцию, в дополнение к ней, собственноручно написал к исполнению Гаврилову следующее: "По сведениям при устье Амура находится поселение русских беглецов из-за Байкала и большая китайская военная сила, а потому вы должны принять все меры предосторожности, дабы не иметь с китайцами неприязненных столкновений и дабы китайцы не могли узнать, что ваше судно русское. С русскими беглецами войдите тайно в сношения и обещайте им амнистию. В случае, если вы, при входе в лиман, встретите мели, то не должны подвергать судно опасности, ибо положительно известно, что устье реки недоступно.
"При всём том вам вменяется в непременную обязанность, чтобы бриг возвратился в колонию благовременно, снабдив продовольствием промышленников на Курильских островах {Это обстоятельство о походе к Курильским островам весьма замечательно, ибо там нет укрытого места для судов и постоянно господствуют туманы, а потому снабжение продовольствием и принятие промысла весьма часто бывает сопряжено, с огромной потерей времени: судно должно выжидать благоприятных обстоятельств и, следовательно, терять иногда более двух недель.} и чтобы всё оставалось в тайне.
"Чтобы все инструменты для наблюдения вы хранили у себя и чтобы все наблюдения для определения, места судна и берега вы делали сами, а равно и журнал писали собственноручно, без участия в этом ваших помощников, которые, а равно как и команда, ничего об этом не должны знать и никому не говорить, что вы были около реки Амура" {Вышеприведённая инструкция совершенно не согласна с помещённой в книге: "Историческое обозрение образования Российско-Американской компании" П. Тихменева. Разногласие происходит, вероятно, оттого, что Г. И. Невельской имел в своих руках всю секретную переписку, тогда как Тихменев не знал о её существовании. (Прим. редактора первого издания — В. Бахтина.)}.
Вследствие этих распоряжений 20 июля 1846 года бриг «Константин» вышел из Аяна и подошел к мысу Елизаветы, лежащему на северной оконечности Сахалина. Определившись по этому мысу и поверив хронометр, он направился вдоль сахалинского берега к юго-западу и, не доходя мыса Головачёва, попал в залив, который принял сначала за Амурский лиман, почему и назвал его заливом Обмана (впоследствии он был назван заливом Байкал; это название он носит и теперь на картах). 28 июля, пользуясь наступившим приливом, бриг перешёл через банку около мыса Головачёва и вступил в глубокий канал, направляющийся вдоль Сахалина к югу. По причине сильных течений и постоянных свежих противных ветров бриг подвигался по этому каналу весьма медленно и, дойдя до 53° северной широты, встал на якорь. Отсюда Гаврилов отправился к реке Амуру поперёк лимана, на байдарках. Достигнув входа в реку у южного мыса, он поднялся по реке на 12 миль (22 км) и тем же путем возвратился на бриг. Затем он отправился на шлюпке по каналу к югу и, встретив в широте 52°46 отмель, возвратился обратно на судно. 12 августа тем же каналом и через ту же банку бриг, выйдя из лимана в Охотское море, пошёл в Аян, куда и прибыл 20 августа 1846 года. Отсюда Гаврилов отправил через Завойко журнал и карту своей описи к барону Врангелю в С.-Петербург и 22 августа вышел из Аяна в Ново-Архангельск.
Рассматривая внимательно упомянутые журналы и карту, мы находим:
1) Что парусное судно, следующее к лиману с севера, должно встречать большие препятствия от мелей, банок, течения и почти постоянных свежих ветров.
2) Гаврилов попал в лиман, перейдя через банку, около мыса Головачёва, на которой глубина в малую воду 5 футов (1,5 м); следовательно, надлежащего входа в лиман с севера он не нашел.
3) Бриг, подвигаясь в лиман вдоль Сахалина к югу, частью под парусами, но большей частью на завозах, встречал глубины, уменьшавшиеся к югу; так что на широте 52°46 глубина была уже 3 сажени (5,5 м). Тянувшиеся в этом месте от Сахалина к материковому берегу отмели замыкали, казалось, лиман с юга, образуя перешеек, препятствовавший входу в лиман из Татарского залива.