– Спасибо, – потрепал сына по коротко стриженной голове отец, – уважил старика, знаешь, что наше поколение живет теперь только воспоминаниями. А это тебе. От меня.
Рука отца взяла с подоконника сверток в искристой подарочной упаковке с небольшим бантиком.
– Это тебе и для дома, и для службы. Морскому офицеру надлежит выглядеть всегда по первому разряду.
Андрей уже догадался, что там может быть, но все равно сделал удивленно-радостное лицо, когда, распаковав бумагу, увидел внутри коробку и надпись «Samsung». Так и есть: аккумуляторная бритва с самоочищающейся головкой и емкостью аккумулятора, позволяющей бриться ежедневно без подзарядки в течение недели. Подарок с намеком!
Потом они пили свежезаваренный крепкий сладкий чай с бутербродами. Вспоминали прошлые годы. Андрей радовался, что сердце у отца немного отпустило. Затем они смотрели по телевизору праздничные программы. А потом раздался долгожданный звонок в дверь.
Оставшаяся часть дня была занята распаковыванием и подключением всех элементов «домашнего кинотеатра». Наконец сам телевизор был установлен на низенький столик у окна, аудиосистема расставлена на нужном расстоянии и отрегулирована. И наконец Андрей включил первую запись – возвращение из длительного похода Истомина-старшего. Севастополь, солнце, музыка, флаги, мундиры!
– Папа, я уйду ненадолго, – осторожно сказал Андрей.
– Куда? – глаза отца сразу потемнели.
– Встретиться кое с кем надо. Буквально полчаса! А потом я заскочу в супермаркет за свежими фруктами и домой. У нас же сегодня праздник! Может, и коньячка пригубишь? А?
С Лариской они встретились у Морского вокзала, как и было договорено. Она в белой курточке и белых высоких сапогах. Он в черной куртке и черной вязаной шапке. Как-то так само собой получилось противопоставление, будто своими нарядами они подчеркивали различия между ними. Андрей не стал тянуть и сразу сказал:
– Прости, Лариса, что говорю тебе это в праздничный день, но это все-таки мой праздник, и мне позволительно его себе портить. Нам нужно расстаться! Мы не подходим друг другу, мы совсем разные с тобой, у нас не получится семьи, а несерьезных отношений я не хочу.
Он видел, как задрожала нижняя губа у девушки, как слезами стали наполняться глаза. Как ее рука, которую она сунула в карман куртки, там и замерла. Говорить было больно, так же, наверное, больно, как Лариске слушать, но он продолжал объяснять.
– Понимаешь, тебе придется меня ждать. Ждать часто и подолгу. А ты к этому никогда не привыкнешь. Тебе нужно внимание, тебе нужно постоянное общение, ты привыкла к публичной жизни, к тусовкам.
– Но ты же мог бы все это бросить когда-нибудь, – прошептала Лариска вдруг опухшими и покрасневшими губами. – Ты ведь не собираешься до седых волос плавать, бегать и нырять? Тебе ведь когда-то же придется переходить к нормальной человеческой жизни?
– Вот ты сама и ответила, – угрюмо подвел итог Андрей. – Ты не понимаешь, что именно это и есть моя профессия и моя жизнь. В нее можно войти и разделить ее со мной, но ее нельзя изменить извне, повлиять на нее. Иного просто не дано. Или со мной, или нет.
– А как же… как же я, как же быть с моей жизнью? Она ведь тоже человеческая, она ведь тоже имеет право на существование! И как я могу просто поставить на ней крест и сесть в четырех стенах…
– Вот об этом я и говорю!
– Но, Андрей! Есть же любовь, есть же самопожертвование ради любимого человека. Ты даже не хочешь попытаться что-то сделать для меня?
Разговор приобретал абсолютно бессмысленную форму. Это уже не было диалогом, а скорее двумя монологами, в котором каждый не видел и не слышал другого. Андрей понял, что надо по-живому резать, а тянуть и щадить девушку нельзя. Будет только больнее!
– Хочу, но только не этого! – резко сказал он. – Я военный, офицер военного флота, и ты это всегда знала. И так все останется, с тобой или без тебя. Прощай, Лариса! Надо расстаться, и сделать это необходимо сразу.
Он повернулся, чтобы не видеть ее слез, обиды на розовом личике, не видеть этих ресниц, которые трепещут, как крылышки мотылька. Не видеть всего того, что он, наверное, раньше любил, что его привлекало, восхищало, но стало вдруг чужим. Нет, не так! Которое так и не стало родным!
Андрей шел размашистым шагом, опустив голову и стиснув зубы. Он понимал, что ничего толком не объяснил. Что надо было все сказать как-то по-другому, иначе, понятнее, что ли. А в голове пульсировала только одна мысль: