На лестнице внизу звякнула дверь лифта и отозвалась за окном далёким и торопливым постукиванием трамвая. Пам, трата-там, тра-та-та… натуральный Глинка…
Причалов оказался модно одетым мужиком, лет пятидесяти, длинным и ужасно худым. Как бы сказали в детстве, «глиста во фраке». На шее у него был повязан то ли платок, то ли кашне, а может быть, бант. Протягивая руку, он улыбался, обнажая ряд крупных, цвета слоновой кости, зубов. «Наверное, протезы», – подумал Кормухин, и поймал себя на мысли, что и ему давно пора пройти эту экзекуцию, вставить, наконец, зубы. Надежда уже все уши прожужжала: «Иди к стоматологу, иди к стоматологу! Ты же публичный человек, часто появляешься на экране телевизора, а как откроешь рот, так хоть в обморок падай, какая у тебя там…какофония!» Скажет же иногда: какофония… но ведь, послевоенное детство, авитаминоз… однако зубы, конечно же, давно пора вставить. Ох…
– Ну, так что…чаю? А может быть кофе? – спросил Кормухин, приглашая гостя в кабинет.
– С удовольствием выпью чашечку, – ответил Причалов, усаживаясь в глубокое кресло и расстёгивая портфель.
– Может быть, тогда и коньячку с дороги?
– И коньячку, но только чуть-чуть, – Причалов приложил руку к сердцу. – Пошаливает что-то пламенный мотор.
Оставив гостя, Валентин Иванович ушёл на кухню, где продолжительное время возился с нехитрой сервировкой, готовя чайную церемонию. Уж очень его впечатлила поездка в Японию от союза композиторов пятилетней давности. С тех пор одни только чайные церемонии. Это, когда дома жена.
– Кстати, Всеволод…ой, простите, Эдуард, вы бывали в Японии?
– Вот в Японии, к сожалению, не был. Я всё больше поближе к полюсу: Игарка, Таймыр, Северная Земля…
– Удивительные люди, эти японцы. Всё время по самому разному поводу церемонятся. Если пьют чай, то обязательно церемония, если готовят сасими, то уж такая церемония!
– Знаете, какой у меня самый любимый японский коктейль? – перебил Причалов, поднимая рюмку с коньяком.
– Любопытно?
– «Самурай в собственном саке»!
Кормухин улыбнулся. Этот Причалов действительно большой шутник.
– Как вы сказали? Самурай в саке?! Смешно. А в Китае вы были?
– В Китай заходили…но я тогда ещё бегал вторым штурманцом .У них ещё были эти…хунвейбины. Но теперь всё иначе. Идут в гору.
– Капитализм, – поддакнул Кормухин.
– Помнится, история у нас произошла в Порт-Артуре. У старпома спёрли чемодан со всеми судовыми документами. Он, что называется, в дугу, то есть в стельку после посещения достопримечательностей. Останавливает рикшу. Туда-сюда, дескать, в порт. Рикша ему: «якше-якше». Утром просыпается у себя в каюте: чемодан с документами – тю-тю.
– Это же трибуналом пахнет?! – удивился Кормухин.
– Капитан в шоке, первый помощник, тот, что особист, орёт, чтоб к утру документы были! Иначе сам здесь навсегда останешься, рикшей! А как их найдёшь? Рикши-то все на одну рожу…
– И чем же всё кончилось?
– А как обычно, проставились, кому положено, и вся церемония…
Причалов, отхлебнул кофейку, неторопливо снял глянцевую обёртку с конфеты «мишка на севере», повертел в руках бутылку марочного коньяка, затем налил всё же половину рюмки.
– Эх, жаль, врачи больше не велят!
– А как называется сценарий к новой картине? – Кормухин надломил печенье.
– Рабочее название: «Подводная часть айсберга»…
– Позвольте… это про «Титаник»? Недавно в Доме кино показывали английскую, или американскую версию. Жуткое зрелище, я вам скажу…
– Это у них, у буржуев, жуткое зрелище. А у нас будет вполне миролюбивая картина. Середина войны. Немецкие субмарины пускают на дно транспорты с продовольствием, наши тральщики очищают от мин Баренцево море....
– Миролюбивая?! – усмехнулся Кормухин и поправил роговые очки.
– Я принёс краткое изложение. Если угодно, синопсис сценария. В полном-то виде он находится у Рагушкина, но через три дня обещали сделать копии.
Композитор развязал тесёмки на картонной папке и обнаружил стопку аккуратных машинописных листов.
– Главных героев – четверо: два мальчика и две девочки, – продолжал Причалов. – Есть предварительная договорённость с актёрами. Э-э…с Туманишвили, Горшковой и Зотовой, а Перевозчиков пока ещё думает.
– Да какие же они мальчики и девочки!? – изумился Кормухин. – Горшкова может быть, с натяжкой, ещё и подойдёт. Но Зотова? Да, помню, лет до сорока она ходила в травести, но сейчас-то ей уже за пятьдесят! А уж Перевозчиков…