– Лев Иваныч меня зовут!
– Как вратаря Яшина! – уточнил другой рабочий, лохматый и длинный.
Тот внимательно посмотрел в глаза и церемонно поклонился. Вова назвал свое имя и фамилию.
– Я так сразу и подумал, что тебя назвали в честь набережной Кутузова! – усмехнулся лохматый.
– Почему это?
– Когда вошёл, по радио заиграли увертюру «1812 год».
Вова пожал плечами:
– Я на флоте служил.
– Интересное кино, а я в авиации!
Лохматый помолчал, словно что-то припоминая, затем представился:
– Нил Балагуров, актёр театра имени комиссара Ржевского, а Лев Иваныч у нас главный осветитель текущего момента.
– Какого комиссара? – растерялся Вова.
– Ржевского! – повторил Нил.
– Это он так шутит, – осклабился Лев Иваныч, – Я слесарь сборщик с Большевика.
А Нил спросил:
– В художественной самодеятельности участвуешь?
– Участвую! Играю в Гадком утёнке умирающего лебедя.
– Я так и знал!
– Почему знал?
– Потому что каждый фельдмаршал при отступлении исполняет танцы маленьких лебедей! Нил перешёл на громкий шёпот:
– Предупреждаю, нас теперь трое, и всё это добром не кончится!
– А при наступлении, что исполняет фельдмаршал? – спросил Вова.
– При наступлении он поёт Свадебный марш Мендельсона!
Нил Балагуров никаким актёром не был, больше дурачился. Он пришёл из армии раньше Вовы на полгода, действительно служил в авиации в подразделении укладчиков парашютов, и собирался в театральный институт.
– Нам доверен самый ответственный участок работы, постольку – поскольку партия и правительство денно и нощно осуществляют продовольственную программу! – сообщил бригадир, и от его гудящего голоса задрожали сложенные в штабеля консервные банки, на которых ещё не было этикеток. Наступил получасовой перекур, поэтому все рабочие уже вышли из цеха.
– То-то я не пойму, почему продукты исчезают с прилавков?! – пробормотал Нил и шепнул Вове на ухо:
– Обрати внимание на его глаза…
– Пьяный?
– Нет, не пьяный, просто косой, вероятно с рождения, а ездит на погрузчике.
Вова осторожно оглядел бригадира, и определил, что его выпуклые водянистые глаза, словно у рака, смотрят в разные стороны.
– Говорите, пришли к нам по комсомольскому набору, постольку – поскольку недавно демобилизовались? – бригадир обращался непонятно к кому, один его глаз смотрел на вентиляционную трубу, другой на Льва Иваныча.
– Я демобилизовался 20 лет назад?! – Лев Иваныч хмыкнул и пожал плечами, а Нил скосил глаза к носу.
– Я не про вас, – бригадир взял Вову под руку:
– Вы в каком полку служили?
– Вообще-то я служил не в полку, а в дивизионе противолодочных кораблей, – пробормотал Вова, а бригадир, не давая опомниться, отчеканил:
– Всё что создано народом, должно быть надёжно защищено противолодочными кораблями, постольку – поскольку имеет неслыханную ценность!
«Может ненормальный»? – подумал Вова.
– Во-во! Ыменно што зашышшено, Ыменно што! – согласился Франкенштейн, шумно перемешивающий костяшки домино.
– Но и подводными лодками! – добавил бригадир.
– Ну, што, зашшытники и полузашшытники, сгоняем в козла? – предложил Франкенштейн.
– Предпочитаю партию в бридж, – заметил Нил.
– Типишный полузашшытник! Вот и я шшытаю, што фамилия Дробиндраната Кагора уж больно похожа на японскую мать!
– А на какой интерес? – спросил Лев Иваныч, садясь за стол и беря кости.
– Ишшь ты, интерэс ему подавай. На пиво, дык!
После работы Лев Иваныч спросил:
– Ну, куда пойдём: на Первый Муринский или на Александра Матросова?
– А что там? – спросил Вова.
– Место встречи выпускников ВГИК, – ухмыльнулся Нил. Он двумя пальцами потеребил обшлага на Вовином бушлате, словно проверяя качество ткани.
– Дашь сфотографироваться?
– Надо обязательно отметить знакомство по рабочей традиции, – уточнил Лев Иваныч, – А как же иначе?
Они пошли к пивным ларькам, что находились на улице Александра Матросова, где после работы собирался окрестный гегемон. Несмотря на холод и моросящий дождь, вокруг полудюжины пивных ларьков толпились более сотни человек. А перед праздниками или в дни получки это количество вырастало в арифметической прогрессии. Нил в величественном жесте вскинул правую руку и воскликнул: