Но как они могли топтаться на месте наверху с вращающимися винтом? Зловещий звук должен был утихнуть уже давно.
Я не мог видеть лицо Командира. Чтобы увидеть, нужно было бы наклониться вперед, но я не осмеливался. Никаких движений, только не сейчас. Мускулы напряжены, дыхание затаено.
Вот — Командир как раз только что пробормотал что-то глубоким басом. «Круг почета,» — услышал я; «они делают круг почета». Я понял. Британцы описывали циркуляцию столь малого радиуса, как только могли, прямо над нами. Руль на борт и малый вперед на одной машине.
Так что они точно знали, где мы лежим. Они засекли нашу позицию.
Шум ни утихал, ни нарастал. Кто-то рядом со мной скрипел зубами. Я услышал приглушенный вздох, затем неясный стон.
Круг почета… Они ждут, когда мы всплывем. Все, что им было нужно, это какое-то свидетельство — обломки, масло, тело или два.
Но почему же они не бросают глубинные бомбы?
Капли конденсата музыкально падали в льяла. Никто не двигался. Командир проворчал что-то неразличимое. Кто-то хныкал — скорее всего, это был Викарий.
Казалось, что фраза «круг почета» разбухала внутри меня до тех пор, пока она полностью не заполнила все мое сознание. Велосипедные гонки в Хемнице… Ноги, яростно нажимающие на педали, головы, опущенные как у быков в напрасной попытке перегнать черные кожаные плечи лидирующего мотоциклиста. Конечное усилие, затем расслабление. Педали лениво вращаются, руки подняты в триумфе, огромная золотая гирлянда на одном плече: круг почета победителя! И затем, взрыв фейерверка и длинная черная стоножка зрителей, бредущая к трамваям.
Ритчи-питчи-питчи-питчи-питчи… Доклады из кормы передавались шепотом в центральный пост от человека к человеку. Я не мог различить ни слова. Я мог слышать только удары гребного винта. Они завладели всем моим телом, которое вздрагивало в унисон с шарканьем лопастей.
Викарий определенно хныкал. Никто из нас не обменялся ни единым взглядом. Мы все смотрели прямо перед собой — в палубу или в переборку. Кто-то воскликнул «Господи Иисусе!» Командир хрипло хихикнул.
Ритчи-питчи-питчи-питчи-питчи… Все как бы потонуло в тумане — или это был дым? Неужели тлеющий огонь разгорелся снова? Слуховые воронки как будто вырастали из моей головы. Мои нервы вибрировали под ритм песни гребного винта. Рядом со мной старшина центрального поста пробормотал несколько бессвязных слов. Попытка расшифровать их вернула меня обратно на землю. Мои глаза сфокусировались, но голубоватая дымка оставалась. Да, это дым — но откуда?
Мои уши поймали слова «…топливо вытекает». О Боже, утечка топлива! Я увидел калейдоскопическую картину поверхности, загрязненной переливающимися многоцветными разводами, завитушки в стиле модернизма, мраморная бумага, исландский мох.
Я пытался сдержать свой страх. Энергичное течение может быть нашим спасением — оно может рассеять радужное пятно и унести его прочь.
И что же из того? Британцы были у себя дома — они наверняка знают все о местных течениях и поправках на них. Они не вчера родились. Одни небеса знают, сколько топлива вытекло из наших танков, но — подумав еще раз — чем больше, тем лучше. Это может заставить их думать, что они сделали свое дело. Я задумался — какой же из танков был поврежден.
Я представил темные пузыри в свете прожекторов эсминца. Вязкая жидкость всплывает на поверхность и растекается в огромное радужное пятно. В центре него, как будто нефть вытекла из разлома в морском дне, пузырящийся водоворот. Новые и новые пальцы лучей прожекторов ощупывали пятно, взрывались сигнальные ракеты и осветительные снаряды. И со всех сторон их орудия нацелены на нефтяной фонтан, корабли смыкаются — в каждой паре зубов белая кость носовой волны.
Мне хотелось убежать, прорваться сквозь окружение труб и механизмов, повернуться спиной к бесполезной коллекции клапанов и силовых агрегатов. В то же время я почувствовал горькое желание проявить цинизм: твоя собственная ошибка — ты сам хотел, чтобы такое произошло. Тебе стало тошно от легкой жизни. Ты предполагал вкусить немного героики для разнообразия. «Лицом к лицу с непреклонным роком…» Рудольф Биндинг и весь этот вздор! Раньше ты пьянел от его произведений: «… где нет матери, чтобы заботиться о нас, где никакие женщины не встают у нас на дороге, где доминирует одна реальность, жестокая в своем величии…» Ну и вот она, твоя реальность!
Но я не мог долго пребывать в саркастическом настроении. Жалость к себе поднялась внутри меня. «Господи,» — прошептал я, «Иисус Христос всемогущий…»
Никто не мог меня услышать, шум винтов был слишком громким. Мое сердце как будто билось за мягким небом рта. Мой скальп как будто замерз, а череп грозился лопнуть.
Ждать.
Не услышал ли я мягкое шуршание по корпусу лодки, или я уже страдаю от галлюцинаций?
Ждать, ждать, ждать.
Безоружные. Я не знал раньше, что это означает. В руках нет даже молотка, которым можно ударить, гаечного ключа, чтобы отбиться.
Шум сверху оставался постоянным. Было непонятно, что мы до сих по не слышали импульсов их гидролокаторов. Почему не работает ASDIC?
Или у них нет его с собой? Я должен попытаться и обдумать все трезво. U-A может лежать во впадине. Не было ли это место таким, что корпус лодки не мог отражать эхо импульсов? Мы не легли на песчаное дно, уж это было определенно ясно. Скрежет и визг были вызваны скалами, скребущими по нашему килю.
Командир покачал головой. «Невероятно,» — пробормотал он. «Прямо на нас из темноты». Так что мысли его все еще были заняты самолетом.
У них наверняка нет на борту ASDIC. Это абсурдно — нет смысла. Им не нужен ASDIC, чтобы определить глубину нашего убежища. Простого эхолота будет вполне достаточно, или даже просто взгляда на карту. Несколько пеленгов, и наши преследователи смогут запросто определить глубину, на которой мы лежим на дне.
Когда же они ударят? Что означает это ожидание? Сколько еще подонки собираются играть с нами в кошки-мышки? Мой желудок сжался. Я широко открыл рот и вдохнул, затем задержал воздух в своих легких сжатыми губами. Удержать его, удержать его… Моя вена на шее яростно пульсировала. Нет смысла — теперь я должен сделать выдох. Воздух вышел неровными маленькими выдохами.
Им не нужно использовать устройства для метания глубинных бомб. Они могут просто подкатить их к борту и сбросить — запросто, как лишние бочки со смолой.
Глотать, глотать, глотать воздух — пока мой рот открыт сам по себе — и я сражался за воздух, как тонущий человек. Пожар, черт возьми!
Еще доклады шепотом из кормы. Командир, казалось, не подозревал о них.
«… самолетная бомба, ударный взрыватель — как раз рядом с подлодкой, на траверзе орудия … Почти невероятно — такая темнота, и все же…»
Сумасшедший план — послать нас через пролив. Было предопределено, что все пойдет наперекосяк — любой дурак бы догадался. И Старик знал это! Он знал все это время, с тех пор как мы получили приказ прорываться. Он знал, что это было равносильно смертному приговору — это был единственный мотив его попытки списать нас на берег в Виго. Он мало надеялся, что это ему удастся, но это не остановило его от действий наперекор воле начальства. Никаких проблем, мы просто продрейфуем сквозь пролив. Очень изящно. Единственная проблема была в том, что такой трюк должен был стать успешным с первой же попытки. Второго шанса быть не могло — только не здесь.
Что это он бормотал сейчас?
«Очень мило с их стороны, я в этом уверен».
Все находившиеся в центральном посту слышали его. «Очень мило с их стороны разделять с нами компанию в такой ситуации».
Лишь горстка сардонических слов, но они были вовремя сказаны. Люди подняли глаза и снова зашевелились. Постепенно в центральный пост вернулось движение. Согнувшись, но на цыпочках, два человека пробрались мимо меня в направлении кормы.
Я непонимающе уставился на Командира. Он глубоко засунул обе руки в карманы овчинной жилетки. Было ясно видно, даже при этом свете, что он не утратил ни грамма своего самообладания. Он даже снисходительно пожал плечами для нас.