Центральный пост был окутан голубоватыми испарениями. Вонь газа делала само дыхание неприятным. В кубрике старшин двое подняли крышку аккумуляторной батареи No.2. Глядя через дверь в переборке, я мог видеть при аварийном освещении, что один из них был вооружен полоской голубой лакмусовой бумаги. Щуп в другой его руке был погружен в льяла. Он извлек его и смочил лакмусовую бумажку.
Стармех говорил поспешно: «Принесите сюда известь, быстро. Затем определите, сколько банок повреждено».
Так что в льялах вокруг аккумуляторов была кислота. Множество банок должно быть треснуло и вытекло, и их серная кислота прореагировала с морской водой с выделением хлорного газа. Вот откуда ужасающий запах.
Командир слишком часто бросал вызов судьбе, и это было расплатой. Но что еще мог он сделать? Сумасшедшие в Керневеле — вот на чьей совести мы были.
Еще один приступ цинизма. Совесть — какая еще совесть? В терминах Керневеля мы были всего лишь парой кодовых букв, которые следует вычеркнуть из списков. Верфь построит другую подводную лодку, резервы персонала обеспечат комплектацию еще одной команды.
Я поглядел на Стармеха. Его рубашка насквозь промокла и была открыта до пупка. Прядь волос свисала на его лицо, а на левой щеке была косая ссадина.
Появился второй механик. Из его произнесенных шепотом слов я заключил, что вода в льялах отделения гребных моторов продолжает подниматься. Затем несколько обрывков: «Все еще поступает вода в машинное отделение — много воды… в клапане затопления под торпедным аппаратом No.5 трещина… трубы воды охлаждения… подшипники моторов… воздухозаборная труба треснула».
Второму механику пришлось сделать паузу, чтобы восстановить дыхание.
По плитам настила шаркали ботинки.
«Тихо!» — быстро произнес Командир. Гребные винты все еще кружились.
Некоторые из протечек были загадочны. Второй механик был не в состоянии определить все источники поступление воды, через которые она поступала в корпус. Уровень воды в льялах центрального поста тоже возрастал. Хотя и приглушенное, бульканье воды было ясно слышно.
Командир спросил: «Что насчет утечки топлива? Вы знаете, из каких танков уходит топливо?»
Стармех исчез в корме. Вернувшись через несколько минут, он доложил, запыхавшись: «Из трубки продувания выходит сначала топливо, затем вода».
«Странно,» — заметил Командир.
Ясно, что это было не по правилам. Я вспомнил, что трубка продувания расположена возле двигателей. Если танк получил пробоину, то вода стала бы вытекать из трубки под гораздо большим давлением. Командир и Стармех размышляли над этим феноменом. Танк все еще был наполовину полным, так почему же вытекает так вяло? Вдобавок к обычным топливным танкам, два из наших балластных танков были наполнены топливом, взятым с «Везера».
«Это ненормально,» — сказал Стармех. «Сначала вытекает топливо, но потом из пробного крана поступает вода».
«Этот топливный танк,» — спросил Командир, «где его отверстия проходят через прочный корпус? Где заслонки продувания и трубы заполнения? Кажется, есть надежда на то, что повреждена только трубка продувания, а сам танк цел».
Стармех и Командир могли только делать предположения, потому что сами трубы были недоступны. Можно было лишь догадываться, как выглядят снаружи главные балластные танки после взрыва и нашего падения на дно.
Стармех снова ушел в корму.
Я попытался мысленно представить различные танки. В булевых танках[48] топливо плавает сверху воды. Таким образом поддерживается равенство давлений — воздушные карманы отсутствуют, так что они менее уязвимы, чем другие танки. Вероятно, что один из наружных танков получил пробоину. Должно быть возможным определить количество потерянного топлива проверкой по приборам. Единственный вопрос — знал ли Стармех точно, сколько топлива должно было быть в его танках? Индикаторы уровня топлива были неточными, как и оценки количества топлива, израсходованного на ходу. Наши регулярные замеры щупами выдавали точные результаты.
Промокший до нитки, Айзенберг доложил, что он обнаружил поврежденный клапан и смог его отремонтировать. Это был возможный основной источник поступления воды в льяла центрального поста.
Я неожиданно заметил, что шум гребного винта утих. Было ли это уловкой противника? Наши друзья на поверхности легли в дрейф? Можем ли мы снова вздохнуть с облегчением или они пытаются обхитрить нас? Я напряг слух.
«Пустая трата времени,» — пробормотал Командир. И затем, в задумчивости: «Он не мог видеть нас — он просто не мог».
Старик потерял интерес к описывавшему наверху круги почета судну. Нет шума — нет смысла беспокоиться. Его мысли вернулись к самолету. «Он не мог… При этом освещении? Невозможно! Он появился слишком неожиданно». Голос Командира превратился в бессвязное бормотание. «Жалко, что мы не можем послать радиограмму … скверное дело … чертовски важно …»
Я понял, что он имеет в виду. Нужно предупредить остальных. Давно уже ходили слухи, что британцы создают новое электронное средство обнаружения и определения расстояния, достаточно компактное для установки в кабине самолета. Мы были живым доказательством точности слухов. Мы были морскими свинками. Если Королевские ВВС теперь могут обнаруживать подводные лодки вслепую — если плавание в надводном положении стало небезопасным, даже в темную ночь — то пора обнажить головы и возносить молитвы. Жизненно важная информация, но передать ее никаких шансов.
В центральном посту было так тесно, что я удалился в кают-компанию. Здесь тоже царил хаос. Стол и диван были завалены схемами и чертежами.
Стармех сосредоточенно изучал электросхему. Он непрерывно бормотал что-то, отслеживая ее лабиринты сломанным огрызком карандаша. Затем он схватил скрепку и стал вместо карандаша пользоваться ей. Дрожащими руками он процарапывал на линолеуме линии с такой страстью, что было ясно: надругательство над убранством нашей кают-компании больше не имело никакого значения.
Старший помощник сидел рядом с ним и протирал бинокли. Не у дел, подумал я. Навыки судоводителей не были востребованы сейчас — даже он должен был бы понять это. Как будто хорошее наблюдение значило что-либо на морском дне. Нелепо! И то, как он выглядел… Его обычно гладкое лицо приобрело две глубокие обезьяноподобные морщины от ноздрей до кончиков рта. На подбородке выбивалась щетина. Наш элегантный Номер Первый больше не был таковым.
Что-то зажужжало вокруг лампочки. Наша муха! Она не только пережила последнее суровое испытание — она была способна пережить всех нас.
Который час? Я пришел в смятение, обнаружив, что мои часы исчезли. Скверное предзнаменование. Я попытался разглядеть время на часах Стармеха. Пять минут после полуночи.
Командир вошел и стал бомбардировать Стармеха вопрошающими взглядами. «Ремонт в море… невозможно…» — услышал я шепот Стармеха.
Если не ремонт сейчас, в море, тогда что же? Послать за бригадой ремонтников судоверфи? Позвонить конструкторам лодки проекта VII–C?
Все плиты настила палубы сразу в нос от кают-компании и в проходе были сняты. Два человека работали на аккумуляторной батарее No.1. Кабели и инструменты подавали им из центрального поста.
«Черт!» — услышал я голос под ногами. «Что за кошмарная вонь!» Казалось, что голос доносится издалека.
Голова Пилгрима высунулась из смотрового люка. Старшина электриков ужасно кашлял, глаза его слезились. Не замечая присутствия Стармеха в кают-компании, он доложил прямо в центральный пост: «Передайте Стармеху — вышло из строя двадцать четыре банки аккумуляторов».
Двадцать четыре — а сколько их всего? Была ли потеря двадцати четырех банок гибельной или же терпимой?
Стармех поднял себя на ноги и приказал Пилгриму и его помощнику одеть спасательное снаряжение. Два коричневых ранца передали из центрального поста. Я отдал их вниз.