Кажется, прошел миллион лет с тех пор, как Петер Жех впервые занял командирский кубрик. И вот теперь он лежал на своей кровати, и кровь маленькими фонтанчиками брызгала из небольшого отверстия сбоку его головы. Но даже и это, последнее свое дело, Жех не сумел довести до конца. Он был еще жив, хотя и издавал громкие, не позволяющие нам ошибиться, звуки умирающего человека. В кубрик вбежал Доктор.
- Что нам делать? - в панике спросил он, - что делать?
- Заткнись,- кто-то шепотом огрызнулся на него, - наши враги слушают каждый звук.
Несколько минут Жех находился в этом пассивном состоянии, издавая громкие стоны умирающего. Наконец, один из присутствующих положил подушку ему на лицо, чтобы приглушить их и немилосердно ускорить неизбежное. Доктор в отчаянии попытался было убрать подушку, но четыре сильных руки не дали ему это сделать. Мы все знали, что несчастному Жеху, да и нам тоже, будет гораздо лучше, если он умрет как можно скорее. Доктор снова истерично закричал, чтобы подушку убрали. Пауль Мейер, наш старший офицер, спокойно, но строго приказал ему замолчать.
- Ты ничего уже не сможешь для него сделать, - объяснил он, - эти корабли наверху все еще пытаются отправить нас в ад. Звук хорошо распространяется в воде, и любой шум, производимый нами здесь, отлично слышен там. Поэтому, пожалуйста, Доктор, тише.
Мейер, теперь полностью взявший контроль над ситуацией, приказал выпустить 2 капсулы-муляжа, чтобы запутать ASDIC. И когда позади нас образовалось облачко пузырьков и металлической стружки, мы тихо ушли, на предельной, не производящей шума, скорости. И следующий взрыв попал прямо в это облачко, достаточно близко, чтобы тряхнуть нас как следует, но не настолько, чтобы стать причиной какой-либо поломки. Однако несколько минут спустя, следующий взрыв чуть было не стер нас с лица земли. Лодка была существенно повреждена, но удача все же была с нами, и это было последней серьезной игрой, которую мы могли тогда проиграть. Через час мы были в безопасности, выйдя из зоны действия вражеских кораблей. Мы тут же занялись ремонтом сломанного оборудования и наиболее серьезных пробоин, пока враг накрывал наше прежнее местоположение.
Ровно в 21.29 в бортовом журнале была сделана предельно краткая запись: "командир мертв". Никаких объяснений дано не было. Поэтому большая часть команды вообще не знала о том, что Жех умер, и уж тем более не знала, как. На объяснения нам хватит времени после. А пока те из нас, кто знал, чувствовали, что нам будет лучше с нашим новым командиром. Но прежде чем мы успели осознать это, вновь послышался звук ASDICа. Вскоре мы были со всех сторон окружены звуком пропеллеров. А через мгновение вновь услышали ясно различимый барабанный гром рвавшейся в море над нашими головами взрывчатки. Снова начался этот дьявольский грохот и оглушающий шум, резкие ударные волны все ближе и ближе подступали к нам. Я пылко молил небеса о чуде: чтобы хоть один из этих снарядов взорвался слишком рано и разнес в щепки подонков, старающихся убить нас. Я надеюсь, Бог простит мое святотатство, но я действительно просил именно об этом.
Прежде, чем мы сумели стряхнуть с хвоста наших преследователей, мы выдержали еще несколько подобных атак. И только два с половиной часа спустя Мейер наконец решил, что мы были в достаточной безопасности, чтобы всплыть на поверхность. По внутренней связи он сделал команде краткое сообщение, объясняя, что Жех умер, и что он, старший офицер, принял командование лодкой. Также он объявил, что мы возвращаемся на базу. Любопытствующие головы просовывались в люки кормовой рубки, наперебой спрашивая, что случилось.
- На объяснения времени нет, - отрезал Мейер.
К счастью, когда мы всплыли, вражеских кораблей поблизости не было. Яркий светящийся след тянулся за нами в кильватере, когда мы готовились к похоронам в море. Мы, вместе с несколькими моими товарищами перетащили тело Жеха обратно в рубку управления. Повернувшись, мы заметили, что желтый хлопковый тампон, которым мы закрыли отверстие в его голове, выскочил, оставляя длинный кровавый след позади. Видеть частички его мозгов, прилипшие к тампону, было слишком тяжело для многих из нас. И только двое смогли это вынести. Они положили тело Жеха в гамак, который зашили сверху донизу, положив груз между ног покойного. Я только стоял и в ужасе, как зачарованный, смотрел на то, как тело нашего командира запаковывают в парусиновый гроб. Прямо перед рассветом оно было готово к поднятию в боевую рубку для церемонии прощания. Мейер скомандовал "смирно", но никто не двинулся. Возможно, если бы он не был запечатан в гамаке, мы могли бы отдать честь форме. Но никто из нас не мог заставить себя сейчас стоять смирно. Мейер понял и не стал требовать выполнения. Тело Жеха было поднято на мостик и сброшено за борт без всяких церемоний.
Мы продолжали двигаться на высокой скорости на поверхности, чтобы покрыть возможно большее расстояние между нами и нашими противниками. А тем временем история о том, как Жех нашел свой конец, путешествовала по всей лодке.
Сегодня, конечно, я очень жалею о Петере Жехе. Но он, насколько мне известно, единственный командир немецкой подводной лодки, совершивший самоубийство во время боя. И в то время мы не испытывали к нему ни малейшей симпатии. Смесь злости и ощущения предательства по отношению к нам - лучшее описание того, что мы чувствовали в то время. С нашей точки зрения, совершив самоубийство тогда, когда это сделал Жех, он показал себя трусливым эгоистом. Если уж он так хотел покончить с собой, спрашивали мы друг друга, то почему бы не сделать это в Лорьяне, вместо того, чтобы покинуть нас в тот самый момент, когда мы более всего нуждались в командире?
Он никогда не приносил лодке обещанного им успеха, равно как и никогда не обращался с нами с тем уважением, которого мы, старая команда, нам казалось, заслуживали. Несомненно, Жех был очень ярким человеком и мог бы великолепно проявить себя на должности штабного офицера, но ему недоставало той внутренней силы, которая так необходима командиру. Неудобно вспоминать об этом сейчас, но в то время мы не были особенно огорчены его утратой.
Похороны Жеха не завершили наших несчастий. Сразу после заката 25-го числа мы снова были атакованы врагом. Огромные бочки тринитротолуола дождем сыпались на нас. Как будто сама смерть стучалась в наш сдавленный корпус, прося разрешения войти. После часа долбежки, нам все же удалось уйти.
Около 20.00 после наступления темноты, Мейер решил предпринять рискованный скоростной переход по поверхности, чтобы выйти из опасной зоны. Через две минуты мы поднялись, но орлиные глаза вахтенных разглядели впереди по правому борту темные силуэты наших мучителей. Мейер решил сыграть с ними в рискованную игру: надеясь, что нас не заметят, попытаться улизнуть от них. Мы заскользили между волнами на полной скорости, и в течение примерно десяти минут нам казалось, маневр удастся. Однако, вероятно, вражеский радар обнаружил нас, потому что неожиданно один из этих дьяволов повернулся и на предельной скорости направился прямо на нас. Перед погружением у нас было лишь несколько секунд, чтобы снять вниз вахтенных с мостика.
- На глубину, скорее! - закричал Мейер, и мы погрузились в волны в тот самый момент, когда тот огромный корабль атаковал нас. Камнем упав на глубину 150-ти метров, мы, маневрируя, пытались уклониться от разрывов. Второй вахтенный офицер перенес капсулу из кормового торпедного отсека на нос, где находилась небольшая пусковая торпедная установка No7. Через минуту он, возбужденный, ворвался в рубку. Внешнюю дверь заело, и ему необходима была помощь. Вместе с ним мы помчались обратно в носовую часть и сумели зарядить установку. Глубинные бомбы взрывались совсем рядом, заставляя всю лодку трястись. И когда мы попытались выпустить капсулу, она не сдвинулась с места. Я схватил большой деревянный штырь и изо всех сил надавил на рычаг пускового механизма. Наконец ядро капсулы было выпущено, освободив массу своих пузырьков и металлической стружки. Услышав звук сработавшего механизма, команда издала явный вздох облегчения, достаточно уверенная, что вражеские корабли надежно сбиты с толку. Звуки ASDICа постепенно затихали вдали.