Все двадцать два человека молчали и думали. О чём? Может быть, несколько лет спустя они расскажут, о чём они думали. И каждому казалось, что он слышит этот тихий, сверлящий душу, скрежет чужих винтов.
На самом деле его слышал лишь акустик. А море было большим и глубоким-глубоким. Штурман тихо спросил:
— Механик, дизель с холодного состояния безотказно запускается?
— Можно, — выдохнул механик.
Было темно, и штурман не видел механика, но почувствовал, как тот встрепенулся и смотрит на него. Даже выражение его лица он ясно представил.
— Ты чего?
Механик что-то промычал и шагнул к рубке акустика.
— Товарищ командир, вы точно уверены, что это угольные тральщики?
— Почти. Штурман, дайте справочник.
Из темноты в полосу света протянулась рука с толстым альбомом в тиснёном синем переплёте. Командир полистал.
— Вот эти.
Механик протиснулся в рубку, пробежал глазами по фотографии корабля, столбикам цифр под ней и захлопнул альбом.
— Значит, ошибиться нельзя, похожих кораблей нет?
— Только вспомогательные буксиры. Это не корабли.
Механик промолчал, привалился к косяку, потом медленно заговорил:
— Товарищ командир, они, — механик показал глазами вверх, — с утра работают в одном режиме — самый малый ход. Если у них туго с топливом, то, возможно, даже отключили по одному котлу, хотя это и маловероятно. — Механик потёрся потным виском о косяк и весь сморщился, подбирая слова. — Для того чтобы поднять пар для полного хода, им потребуется минут десять — пятнадцать в лучшем случае. Нужно подать в топки уголь, в котлы — питательную воду, иначе не хватит пара...
— Погоди, — сказал командир, встал, втиснулся глубже в рубку. Механик вошёл и закрыл дверь.
Минут через двадцать они прошли в центральный пост к штурманскому столику. Командир вызвал из первого отсека командира минно-торпедной боевой части, и все четверо офицеров «Малютки» долго совещались.
За ними внимательно следили матросы. Они догадывались, что, кажется, найден выход или по крайней мере будет что-то новое.
Посовещавшись, решили и объявили команде, что с наступлением темноты лодка всплывёт и будет отрываться от противника самым полным ходом. Иного выхода нет.
Старший моторист, вызванный механиком в центральный пост, выслушав приказание, пожал плечами и ответил: «Есть».
После ухода старшего моториста в переговорную трубу стало слышно, как лязгает металл и сдержанно переговариваются мотористы. Потом старшина спросил разрешения зажечь в дизельном отсеке свет. Механик разрешил и, припав ухом к переговорной трубе, слушал звуки, доносившиеся от отсека, определяя, что сейчас там делают люди.
Донёсся голос: «От машины!» Засвистело, кашлянуло несколько раз, в ушах кольнуло от повысившегося в лодке давления. Это провернули дизель сжатым воздухом.
— Услышат, — вздохнул штурман. Механик пожал плечами.
Перед всплытием в отсеках зажгли все лампы. Люди жмурились, словно вылезли из подвала, и за этими гримасами пытались скрыть своё волнение.
За бортом была тишина, и только стрелка тахометра показывала, что лодка идёт малым ходом.
Ещё на глубине голосом, а не звоном колоколов громкого боя объявили артиллерийскую тревогу. В центральный пост прибежали матросы: мотористы, трюмные, торпедисты, рулевые — те, кто по артиллерийской тревоге должен превратиться в орудийную прислугу.
На тонком вертикальном трапе, идущем от настила центрального поста до верхнего рубочного люка, повисли люди. На самом верху, упираясь головой в отпотевшую крышку люка, — командир. Он сидел на плечах сигнальщика. Того, в свою очередь, подпирал плечами комендор, держа под мышкой сундучок с прицелом орудия; сам комендор сидел на заряжающем, тот — на подносчике снарядов, — и так до самого низа на трапе повисла гигантская сороконожка, склёпанная из человеческих тел. Она прерывисто дышала и нетерпеливо вздрагивала.
Наконец раздалась команда на всплытие. Зашипел воздух. За бортом заскрежетало, забулькало, словно сдирали обшивку.
Сороконожка на трапе поджалась и напружинилась.
— Всплыли! — крикнул боцман. Но командир по плеску волн уже понял это и открыл люк.
Гигантская сороконожка быстро зашевелилась и побежала вверх. Каждому казалось, что передний ползёт медленно.
На мостике сороконожка распалась. Каждый на миг застывал, оглушённый свежим воздухом, и бежал на своё место.
На самом горизонте набухла густая туча. Командир ей обрадовался: на её фоне будет трудно различить лодку.