Выбрать главу

«14 августа, через три недели после моего прибытия сюда, я проснулась, разбуженная еще никогда не слышанным мной звуком большого колокола. Не успела я еще сообразить, откуда доносились эти странные звуки, напоминающие жалобный стон набата, как в мою спальню, запыхавшись, вбежала доверенная экономка, заведовавшая хозяйством в доме мистера Кчерни до его свадьбы и называемая всеми, начиная с него самого, „бабушкой Маргаритой“. Дрожащим от волнения голосом старуха просила меня торопиться и сама помогала мне одеваться, не давая мне ни докончить прически, ни выбрать подходящее платье. Я была еще не совсем готова, как в спальню вошел мистер Кчерни и так же торопливо, хотя все же улыбаясь, пригласил меня немедленно перейти на яхту. Признаюсь, я была несколько удивлена крайнею поспешностью этого неожиданного переселения, удивление мое еще усилилось, когда я увидела все население острова, за исключением немногих местных уроженцев малайского племени, усаживающимся на лодки и направляющимся к северному мысу, около которого на якоре стояла и наша яхта. Эдмунд объяснил мне, что на нашем прелестном острове наступает опасный сезон, во время которого ни один европеец не может безнаказанно оставаться на берегу, и что этот сезон продолжается от одной недели до месяца».

Здесь я перевернул несколько листков и прибавил несколько объяснительных слов:

— Как видите, товарищи, 14 августа мисс Руфь еще не знала истины о характере мужа и его образе жизни на острове. Несколькими неделями позже она пишет уже гораздо ясней. — Найдя нужную страницу, я продолжал читать:

«21 сентября, с удивлением узнаю о существовании необыкновенного „подводного замка“, в котором спасаются обитатели острова во время опасного сезона. В этом замке останусь и я на время отсутствия моего мужа, собирающегося на днях в Сан-Франциско или Японию... не знаю точно, так как он не сообщил мне подробностей о предполагаемом путешествии».

«На мою просьбу сопровождать его я получила отказ. Муж объясняет его необходимостью проводить все время в скучнейших деловых разговорах и спешных переездах, при которых общество дамы может быть только стеснительным. Он обещает мне, что отсутствие его продолжится очень недолго и что он постарается возвратиться не долее, как через четыре, самое многое шесть недель. Не стану спорить и настаивать, зная, как мужчины дорожат своей свободой и как боятся они так называемой „тирании“ молодых жен».

«Ноября 13-го. Мистер Кчерни опять собирается уезжать, на этот раз в Лондон, хотя он вернулся несколько дней назад из Сан-Франциско. Опять просила я его взять меня с собой. Мне так хочется повидаться с братом, и опять получила отказ. На этот раз мне было отказано в таких выражениях, каких мужья-джентльмены должны избегать в разговоре с своими женами. На мой вопрос о причине отказа мистер Кчерни коротко ответил, что не привык давать отчет в своих поступках кому бы то ни было! — Подобные ответы никогда не изглаживаются из сердца женщины, оскорбленной в своих священнейших чувствах».

«Декабря 12-го. — О, Боже, помоги мне. Я знаю! И он знает, что его тайна мне известна. Не все ли ему равно? Кому я могу доверить страшную истину? Разве волнам океана или ветрам, проносящимся над этим ужасным берегом... тучам, летящим на запад, к далекой, дорогой родине. Никто другой не может меня услышать в этой пустыне. О, Боже, помоги мне, несчастной!.. Дай мне силы забыть или, по крайней мере, не вспоминать о страшной тайне с чувством ужаса, наполняющего мою душу мучительным гневом».

«Декабря 25-го. Вчера был канун Рождества. Величайший праздник моей дорогой родины. Там все радуются, все молятся. Вся семья в сборе. Я же здесь одна, одна в своей подводной тюрьме. С тоской вспоминаю я о том, что было год назад. Только год назад а сколько перемен, сколько разочарований, сколько горя! Но к чему сравнивать светлое прошлое с ужасным настоящим? К чему вспоминать невозвратное? Сердитые волны бьются об окна моей тюрьмы. Их однообразный плеск наполняет бесконечной тоской мою больную душу. Мне кажется, что сердитое море шепчет вечно одну и ту же фразу: „никогда, никогда больше“. Ночью, во время отлива, я открыла верхнее окно, с громким рыданием взывая о помощи. К кому?.. К чему?..

Кто услышит мои рыдания?.. Кто поможет моему горю? Я больше ни на что не надеюсь, ни на что, кроме, как на милосердного Отца небесного!».

«Января 1-го. Мистер Кчерни вернулся из своего путешествия. Он ездил в Европу „по моим делам“. Каким? Мне становится страшно. Иногда мне кажется, что он уверил брата в моей смерти. Недаром же он вытребовал от меня полную доверенность. Воспоминание об ужасной сцене, после которой я должна была подписать нужные бумаги, не выходит у меня ни из головы... ни из сердца!».

«Января 8-го. Вот уже восьмая неделя, как продолжается „сонное время“. Из разговоров старожилов я узнала некоторые подробности об этом удивительном явлении природы. По их рассказам, в это время остров окутывается, как туманом, какими-то особенными ядовитыми испарениями, смертельными для всякого, кроме немногих туземцев малайского племени. Одни объясняют эти испарения разложением каких-то особенных растений, встречающихся только в здешних лесах, другие считают ядовитый туман естественным последствием скопления болотных газов после сильных дождей. Достоверно известна только безусловная ядовитость этих газов, или испарении. В продолжение опасного времени все живущие на острове погружаются в смертельный сон — последствие отравления ядовитыми газами. Отсюда и название „сонного“, под которым этот остров известен японцам. Ядовитый туман так же внезапно исчезает, как и появляется. Особый колокол извещает жителей о наступлении опасности и сзывает их к берегу, откуда лодки перевозят их в подводный замок».

«Января 15-го. Мы возвращаемся на остров. Слава Богу!.. Береговая тюрьма все же обширнее подводной! Как жалки и мелочны женщины! Тетушка Рэчель в полном восторге от роскошной обстановки, найденной нами в этой пустыне. Она не перестает восхищаться моим мужем, называя подводный дом „романической прихотью истинно артистической души“. Даже отказы мистера Кчерни взять меня с собою в Европу она извиняет, находя для него десятки оправданий. „Здесь, по крайней мере, ты не растратишь своего состояния!“ — вот ее главный аргумент. Неужели деньги — самое важное в жизни? С каким наслаждением отдала бы я все свое богатство за взаимную любовь, за тихое семейное счастье! Увы, увы! Все это для меня недоступно. Боже, дай мне терпения!».

«Февраля 2-го. Сегодня муж мой пришел ко мне „объясниться“ по поводу „наших недоразумений“. Передаю его выражения буквально. Он был так ласков, так нежен. Я вспомнила незабвенные дни Ливорно; о, если бы он только захотел, как мы могли бы быть счастливы! Как прекрасна могла бы быть наша жизнь, если бы он захотел тогда. Теперь слишком поздно! Я уже не могу ему верить после всего, что узнала. Невольно подыскиваю я причину для неожиданного возвращения его нежности. Уж не боится ли он, что я выдам то, что знаю, что поняла? Но если он боится, то, значит, и моя жизнь в опасности. Что ж, этого надо было ожидать. Да будет воля Господня. Быстрая смерть легче иной жизни».

«Февраля 9-го. Я опять живу на берегу. Солнце светит так ярко. Природа так прекрасна! А у меня на сердце тяжело и мрачно, как в глухую зимнюю ночь. О, что я вынесла за эти последние дни! Любовь мистера Кчерни ужаснее его ненависти. И теперь только мы поняли вполне друг друга. Чем кончится наше последнее объяснение?».

«Февраля 21-го. Письмо, брошенное мною в море, осталось без ответа. Смешно было надеяться! Как мало было шансов для того, чтобы эта бутылка попала в руки человека, способного поспешить на помощь несчастной женщине. Вернее всего она разбилась о подводные скалы или занесена течением в недосягаемую глубь океана. Теперь у меня осталась одна надежда. Последняя. На него, на Джэспера!..»

«Марта 3-го. День и ночь спрашиваю я себя, как встретимся мы с капитаном „Мангатана“, если он сдержит свое слово и приедет сюда? В нем я не сомневаюсь. Джэспер Бэгг не забудет своего обещания Он приедет. Но сможет ли он помочь мне? Возможна ли какая бы то ни была помощь в моем положении? Я чувствую, что его приезд только растравит рану моего сердца напоминанием незабвенного прошлого когда я была счастлива и свободна. Если так, то ведь я должна была бы желать, чтобы он не приехал, а между тем мое бедное измученное сердце жаждет увидеть дорогое, честное лицо верного друга. „Я должна желать его отсутствия. А тем не менее, невольно повторяю день и ночь: приезжай! Я жду тебя! Жду! О, как жду я тебя, мой единственный верный друг!“.