Андрей немного настороженно осматривался по сторонам. Вопрос он слышал, но отвечать на него не спешил. «Что я тут делаю? Неужели все задумывалось ради встречи с этой вульгарной, отвратительной дамой? Хотя, нет, так ли она отвратительна? Это мы еще посмотрим»
Но все же Андрей предпочел притвориться, что ему дико интересно, что он без ума от Паниной и пробормотал:
— Нет, нет, что вы, не понимаю, с чего вы вдруг так решили! Я готов вечно наслаждаться вашим тонким, восхитительным голосом. Ах, как я рад, что наша с вами встреча состоялась!
Андрей обратил внимание на странную тишину, царившую в доме: не было слышно ничего, ни шорохов, ни шагов — никаких признаков присутствия еще кого-либо. Гобелены на стенах и ковры тщательно глушили все звуки. Конечно, он слышал о борделях, во множестве располагавшихся во Вшивой слободе, но то, что он сам окажется в одном из них, не мог предполагать, представлять даже в самых разнузданных фантазиях. И вот он в одном из таких салонов. «Теперь мне отчетливо ясно, какого рода у Велицкого тут дела», — заключил Андрей, еще раз взглянув на Панину.
— Что ж, оставляю вас, — Велицкий говорил лениво и проявлял недовольство, словно ожидая какого-то предложения, словно вот-вот его с почестями пригласят куда-то. Так и случилось. Панина вдруг стала серьезной и крикнула:
— Машенька, встречай, к нам гости! Машенька!
На крик из комнаты вышла девица с одутловатым лицом и сделала поклон Андрею:
— О, месье, какой у вас мужественный голос! А я грешным делом пока не увидала вас, думала, что принесло к нам какого-то грубияна из кабака. Ах, неужели нам вечно придется терпеть такое соседство! — Маша наигранно закатила глаза и всплеснула руками.
Из того, насколько они с Паниной были схожи внешне чертами лица и по платьям, Андрей заключил, что это мать и дочь. «Мать, однако, несмотря на возраст, привлекательнее, — подметил Андрей. — По всему видно, что на дочь вся эта атмосфера действует угнетающе».
— Ах, что мы все в дверях. Машенька, веди гостя в дальнюю комнату, а мы потолкуем с Василием.
Велицкий как-то особенно едко при этом хихикнул и хлопнул Андрея по плечу:
— Будь как дома, я обо всем уже позаботился, — Василий взял Панину под руку, и они направились в ту самую комнату, где находилась Маша до того, как Панина ее окрикнула.
— Ах, месье Андрей, идемте наверх! — Маша коснулась локтя Андрея, заставив его немного покраснеть. — Не стесняйтесь, вам у нас понравится. Право, какой вы скромный! Пред вами неудобно. Изволите подать что-нибудь?
Андрей молча поплелся за девицей наверх. Комната была малюсенькой: горело несколько свечей, одна из свечей стояла в медном подсвечнике на столе рядом с початой бутылкой вина и двумя стаканами. Позади стола находился широкий диван. Вся эта обстановка напомнила Андрею гостиную в их доме — не хватало только пианино, зеркала, ковра, да и простора, большого окна, из которого открывался вид на переулок. Здесь же окно было плотно занавешено, будто Панина и ее дочь желали скрыть не только свои дела, но и присутствие, и даже факт самого их существования.
А за окном тем временем окончательно стемнело. Ветер стих и морозный воздух, казалось, неподвижно застыл. Редкие мелкие снежинки пробивались сквозь него и, блеснув в заблудившемся свете далеких газовых фонарей, вновь исчезали в темноте и беззвучно касались земли. На небе проступали звезды.
Где-то совсем недалеко, за Невским проспектом, почти у самой Невы, в доме в переулке, в такой же темноте, не зажигая свечей, лежала Татьяна и, глотая слезы, ворошила в памяти все то, что случилось, стараясь отыскать хоть малейшую зацепку, хоть самое ничтожное обстоятельство, оправдывающее брата. Из-за закрытой двери, откуда-то из глубины дома, был слышен неторопливый разговор отца с Александром Матвеевичем.
«Как больно, страшно, — думала Татьяна. — А ведь внешне все как обычно. Отец, Александр Матвеевич, Андрей как обычно где-то пропадает. Что помешало тому, чтобы это продолжалось и дальше? Почему, за что случилось то, что случилось? Что на него нашло? Нет, это был не он. Готова поклясться, не он».
Скрипнула и приоткрылась дверь, в нее просунулась голова Проши:
— Жива? Прости, Господи!
— Жива, Проша, жива. Как батюшка? — Таня присела на кровати.
— Лежи, бог с тобой! — осекла ее Проша, не решаясь все же зайти в комнату. — Павел Ильич успокоился немного, но сам не свой. Велел спросить, не изволишь ли чего?
— Нет, Прошенька, не надо ничего, милая, — Татьяна снова легла.