А тут еще начались осенне-зимние штормы; однажды ударил девятибалльный. Во время него от кормы не отойти: заметят; и возле кормы стоять тоже нельзя: разобьет о стальной корпус. А самое главное, — ночь потерять жалко.
Наш боцман Калугин как акробат ходил и бревнышки и кранцы между бортами подкидывал. Благодаря его уменью мы всё-таки отработали несколько ночных часов. Дядя Миша был, как и мы, весь мокрый, и котенок на нем тоже весь вымок. Взяли мы котенка с собой на базу, обогрели и обсушили. В следующую ночь, тоже штормовую, хотели его на базе оставить, но не успели от берега отойти, как он уже очутился на спине у дяди Миши и ушел с нами на операцию.
— Ну, куда ты, глупый? Ведь холодно, вымокнешь опять, — уговаривал дядя Миша котенка. Но тот никаких уговоров не понимал, и еще плотнее укладывался у него на шее. Ну что ты с ним будешь делать?
Мы до сих пор даже не знали, как его звать. Много имен перебрали: и Жучок, и Чертенок, и Бесенок, и Белые пятнышки, — как только не называли, а он и ухом не повел на прозвища. Не мяукнул в ответ ни разу, будто немой.
У нас по части выдумки Вострецов мастером был, но и он не мог отгадать имени котенка. Так и оставался у нас котенок без имени и прозвища до тех пор, пока он нам не помог в одном деле. Это было уже после пробной откачки корабля, когда мы заделали пробоины.
Острые, рваные края отверстий и стальные крупные заусеницы на них грозили разрезать костюм водолаза. Работали в полном мраке, наощупь, резали руки, но не обращали на раны внимания. Каждый думал и изобретал, как лучше и плотнее наложить пластырь на корабельную рану и добиться водонепроницаемости. Дядя Миша не успевал чинить водолазные рубахи, а врачу Толе Цветкову уже не хватало иоду.
Питание тогда было слабоватое, стоял декабрь 1941 года, и наш кок Петя Веретенников старался изо всех сил, чтобы выжать повкуснее калории из нашего водолазного пайка.
Октябрьская вода была холодна, как лед, руки сразу синели, деревенели, и единственным средством было — растирать их докрасна. А в рукавицах работать неудобно: в них пробоины как следует не нащупать в темноте. Хоть и перевязывали рукавицы шпагатом, всё равно надуваются воздухом, пальцы и ладони делаются нечувствительными, не узнаешь, какие края у пробоины. А гайку и вовсе не отвинтить, ни завинтить, ни взять ее рукавицей, будто не пальцами ее берешь, а ватной подушкой. И самому в костюме трудно поворачиваться; под водолазной рубахой на тебе наверчено, как на капустном кочане, сто одежек: брюки и куртка, на них еще шерстяное двойное белье, рейтузы, чулки вязаные двойные, ватные брюки, ноговицы, ватный пиджак — вот сколько надето.
Но всё-таки заделали мы пробоины хорошо, как на суше. После шторма днем на базе починились, шлемы выправили, крамбол — деревянный брус для подъема тяжестей из воды — отремонтировали и срастили порванные штормом тросы.
Понатешился над нами шторм в эту ночь. На тросе всю ночь нас дергало, как петрушку в кукольном театре. Но в обиду мы себя не дали, закончили заделку пробоин и начали откачку воды из корабля.
Пустили в ход все наши отливные средства и качали целый час. С трепетом ждали, когда всплывет крейсер. Но крейсер не всплывал.
Что такое? Неужели кто-нибудь из нас плохо работал и неплотно заделал пробоины?
Решили пустить в ход электропомпы самого крейсера. Корабль показал часть палубы и на этом остановился, выше не пошел. Было ясно, что где-то осталась незаделанная пробоина. Тут мы заметили, что едва крейсер стал подниматься, кот заметался по палубе и куда-то исчез. Куда же он мог деваться? Неужели испугался помпы? Стрельбы артиллерийской не пугался, а тут струсил. Осмотрели всё — на палубе его нет. Снова занялись помпами, шутка ли, столько ночей работы проделали, а корабль не всплывает. В тревоге совсем забыли о котенке. И вдруг откуда-то снизу, словно из подземелья, раздался жалобный писк.
— Он внизу, — догадался Никитушкин.
— Наверно, в шкиперскую побежал. Пойду, спасу тварь! — сказал дядя Миша и полез в люк.
Долго не выходил обратно. Мы уже думали, что и он пропал вместе с котенком, — там, в темных лабиринтах крейсера, немудрено заблудиться и захлебнуться где-нибудь в отсеке. Потом слышим глухой голос:
— Спускай водолаза! Нашел!
Бросились к люку, и оттуда поднялась рука с мокрым дрожащим котенком.
— Нашел пробоину! — сказал дядя Миша. — Чуть котенка в нее не затянуло. Спускай водолаза. Сейчас я вам ее выстукаю.