Работаем мы по очереди несколько дней подряд. Уже промыли тоннель метров в двадцать.
Пришла моя очередь в воду итти. Спустился я на дно, а водолаз, что до меня на грунте был, наверх вышел.
Вижу — темное отверстие в песке под миноносцем. Это и есть тоннель. У отверстия вьется, осаживаясь, серо-желтая муть. Подождал я, пока муть осела, и нашел два толстых шланга от центробежки. Они уходили в тоннель.
Я согнулся и стал пробираться под миноносцем. Рукой нащупал палубный люк и стальной выступ торпедного аппарата. Верх моего шлема звякнул о дуло пушки. Еще шаг — и я уперся в глухую стену грунта. До этого места, значит, прорыли, а мне дальше прорывать.
Взял я шланг с наконечником, а шланг с решеткой оставил позади. «Промою метра два. — думаю, — а потом другой шланг возьму и буду отсасывать песок».
Кричу в телефон:
— Дайте воду в шланг!
На баркасе сидит Кравцов с телефонными наушниками. Он отвечает:
— Сейчас дадим.
Стою я в тоннеле, согнувшись, держу в руках шланг, как винтовку, и жду. Пока полная тишина, только шикает воздух у меня в шлеме. Но вот тряхнуло в руках шланг, и ударила из него струя. Зашумел песок. Зашуршали ракушки. Шаг за шагом подвигаюсь вперед. Еще метра три пройти — и выберусь на ту сторону миноносца.
Бьет струя, шуршит песок, трещат ракушки. Я зарываюсь всё глубже. Работаю. А песок обваливается и обваливается. Стало мне тесно, в моей норе. Пора остановиться и отсосать песок другим шлангом. А то, чего доброго, засыплет.
Бросил шланг, а из него струя так и бьет. Шагнул назад и остановился. Прохода нет. Завалило. Кругом завалило.
Хочу пробиться обратно, а шланг и сигнал меня крепко держат, не дают шагу ступить. Придавило их грунтом.
Кричу в телефон:
— Перестаньте гнать воду! Отсасывайте песок!
Прикладываю ухо к холодному кружку телефона.
Слушаю, — не отвечают.
Снова кричу сильно и громко, — нет ответа. Только струя из наконечника как живая по дну хлещет.
Понял я: где-то в тоннеле мой телефонный провод задел за что-то острое, — выступ торпедный или крышку люка, — мало ли там железа торчит? Порвался мой телефон. А песок всё забивает проход, заваливает мне ноги. Не вырваться никуда из песка.
Сел я и подумал: «Ох, и далеко же я забрался. Сижу в песчаной норе, под ржавой тысячепудовой мышеловкой, а сверху надо мной всё Черное море. И куда только человека не занесет? Сам в могилу залез, под железный памятник».
И вдруг совсем тихо стало.
Перестал шипеть в шлеме воздух. Что это, — качать бросили или шланг песком придавило? Вот сейчас задыхаться начну. Стало душно, как в сундуке. Сам слышу, как легкие мои хрипят.
* * *Откопали меня товарищи. Вернее сказать, отмыли. Хоть и был я от них в сорока метрах под водой, под миноносцем, а они всё-таки во-время узнали, что мне дышать нечем. На манометр взглянули и говорят:
— Стрелка прыгнула на 55, а нужно только 45. Ясно, с водолазом несчастье. Остановить центробежку! Привернуть два запасных шланга! Кравцов и Трудов — в воду!
Спустились водолазы под миноносец. Видят — тоннель завален. Сообразили, что я внутри похоронен. Принялись с двух сторон штурмовать шлангами. Скоро разрыли мою могилу и меня наверх вытащили.
А через месяц и железный мой памятник — миноносец — со дна подняли.
Отремонтировали и его и меня. Он больше на дно не садился, а я опять по дну топаю.
В Череменецком
Череменецкое озеро находится в Ленинградской области — у Луги.
Приехали туда водолазы, погрузили костюмы на телегу и двинулись по дороге.
Встретился им мальчишка из Череменецкого совхоза, увидел водолазов — и бегом домой.
Кричит-надрывается:
— Едут дяденьки с головами и зеленые дяденьки без голов!
Зеленые дяденьки без голов — это резиновые костюмы. Навстречу мальчишке шли летчики. Услыхали они, что мальчишка кричит, и обрадовались.
— А, водолазы, — говорят, — это они к нам едут!
Подъехали водолазы к самому Череменецкому. Тут их летчики встретили и повели через парк к себе на базу. У них в столовой на столе два ведра молока и большая буханка хлеба:
— Мы ждали по крайней мере человек десять водолазов, — говорят летчики, — а вас только трое.
— Ничего, — говорит Зубарь, — мы и втроем справимся.
Действительно, справились — два ведра молока выпили и буханку хлеба съели.
— Ого-о-о, — смеются хозяева, — вы, и вправду, за десятерых работаете.
— Таков наш водолазный аппетит — всё, кроме жареных гвоздей, едим, — говорит Третьяков и встает из-за стола.
— Ну, теперь к делу перейдем, — говорит Фадеев. — Расскажите, как потонула ваша стрекоза.