— Они должны быть уверены, что письма их никто не разберет. Скорее же всего, они искали бриллианты или каких-нибудь указания на то, где они спрятаны.
— На другой день после смерти Бона жандармы исследовали весь его багаж и ничего не нашли… Ах, значит, чтобы получить кругленькую сумму, я должен открыть, где бриллианты?!
— Вы можете быть уверены, что Гамбург, потеряв всякую надежду, ответит вам, что, разумеется, согласен.
— А эта подпись — «З»?
— Вернее всего, начальная буква фамилии автора письма.
Морис поднялся, полный восторга.
— Хорошо! Значит, я должен быть сегодня в девять часов в «Буфете Колоний» на рандеву апашей?
Голубые глаза Эвелины покрылись дымкой, голос ее слегка задрожал, когда она произнесла:
— Да, вам надо быть там… но смотрите — берегитесь!
— Я не боюсь… ах, мисс Эвелина, я вам так обязан… — начал Морис.
— Тише! Вот и мисс Эдит: к тому же, я разобрала ребус, и моя роль кончена.
Морис, понизив голос, спросил ее:
— Скажите мне только, почему вы так добры ко мне сегодня, а все время были так холодны? Скажите, прошу вас.
Эвелина сначала потупила глаза и после некоторого молчания быстро проговорила:
— Я сама не знаю. Все подруги говорят о вас. Вы так хорошо играете в теннис… Еще — вы великолепный боксер… И спортсмен вы прекрасный — это я сама вижу… Мне всегда было приятно с вами… только, разумеется, не могла же я любезничать… Невозможно же… но когда я узнала от мисс, что дядя ваш хочет лишить вас поддержки — мне так стало нас жалко, и мне захотелось быть вашим товарищем… Смотрите же, берегитесь сегодня вечером!
В глазах ее стояло молящее выражение.
Морис ничего не мог ответить, потому что подошла мисс Эдит и стала восхищаться заходящим солнцем.
Прелестная Эвелина! Какая проницательность! Приключения! Может быть, не придется служить! Морис начинал мечтать уже о благополучии и счастье. Одевшись в костюм шофера, он сравнивал себя с разными героями романов. Но хладнокровие и благоразумие вернулись к нему, когда он стал осматривать свой мотоциклет. Фонарь — вычищен. Резервуар — полон. Он вскочил в седло, нажал ногой на педаль для первых взрывов, открыл газ — и по обеим сторонам его бешено побежали назад, как придорожные призраки, — деревья, дачи, скалы…
Ветер бушевал в ночном мраке, свистал в ветвях деревьев, и вдруг пошел сильнейший дождь. Морис должен был замедлить ход… Повернув за выступ скал, он увидел вдали огонек.
Он закрыл кран, снял приводной ремень и бесшумно стал подвигаться вперед. Темной массой дремал у края дороги одноэтажный «Буфет Колоний».
Морис сошел с мотоциклета.
Сквозь щели ставен блестел огонь длинными нитеобразными лучами. Других признаков жизни не было. Под освещенным окном находился род навеса. Морис вкатил туда свои измоченный дождем мотоциклет и заботливо отер его части и фонарь. Тут он натолкнулся на что-то большое и твердое. Протянув тихонько руку, он нащупал автомобиль: шесть мест, шестьдесят лошадиных сил, роскошная машина. Мотор, еще теплый, прибыл, очевидно, недавно.
Эвелина не ошиблась. Кто другой мог приехать на таком автомобиле в паршивый кабак? Сообщники Бона были, вероятно, люди богатые.
Морис подождал, пока успокоится его сердце. Во рту у него стало сухо, руки дрожали. Наконец, он сделал усилие и овладел собой. Риск — благородное дело. Стоило поработать, чтобы не быть конторщиком.
Он решил вспрыгнуть на автомобиль, а в следующую минуту он был уже на крыше навеса и, несмотря на ветер и дождь, приник к ставням.
Несколько человек разговаривали в дрянной спальне, вокруг стола, уставленного закусками.
— Положительно жаль, что Лафуин не навел справок! — послышался голос с английским акцептом.
— Но мосье Вернье приказал мне немедленно бросить письмо в окно гостиницы… Первым делом я занялся этим, как приехал… а уже затем узнал, что Бон утонул.
Голос был хриплый, протяжный, и принадлежал он какому-нибудь парижскому «типу».
— По крайней мере, Вернье, письмо было составлено с толком?
— Еще бы! Я ведь был нотариусом!
— И вы уверены, Вернье, что жилец ничего не понял?
— Абсолютно ничего! Когда Бон отбывал свой срок, мы этаким манером с ним переписывались. О дожде, о хорошей погоде — и все было понятно нам, а надзирателям казалось, что им все понятно!
— Но, мосье Вернье, что, однако, написали вы по поводу бриллиантов? — певуче спросил голос итальянца.
— Намеки — и ничего определенного!
Голос с английским акцентом начал:
— Бон был мошенник. С бриллиантами, которые он захватил с нашей помощью, он бежал в Париж, — и прежде, чем мы его увидели, он был арестован и выдан. Но ведь бриллиантов при нем не оказалось. Значит, он припрятал их где-нибудь. В тюрьме он пользовался нашими деньгами — стоило ему только потребовать — и в своих крипто-письмах к мосье Вернье уверял, что, как только его освободят, уедет во Францию, отыщет бриллианты и поделится с нами. А вырвать от него признание, где же именно бриллианты — нельзя было ни за что. Плут мог только сам найти клад с бриллиантами… На наш счет он жирел и, наконец, махнул во Францию…