— Вряд ли, — махнул рукой корреспондент «Комсомолки». — У тебя тут стаканы найдутся? Отлично...
Он разлил спирт по стаканам, вынул откуда-то три холодные котлеты, хлеб и несколько сморщенных мандаринов.
Очнулся я уже на кровати в штанах и свитере. Тулуп мой валялся на полу у входа, ботинки были разбросаны по номеру, шапка лежала на столе среди стаканов.
Во рту стояла страшная сушь, и я понял, что хочешь — не хочешь, а мне сейчас придется разлепить глаза и подняться. «Главное, это не пить воды, когда проснешься», — вспомнились мне наставления провожавшего меня до номера Вадима... Или Владимира? Ни фига, блин, не вспомнить, какая-то дыра в памяти...
Стараясь не делать резких движений головой, я тихонечко встал с кровати и дошел до стола. Там, между кусками недоеденного хлеба, стаканами и шапкой, лежал маленький ярко-оранжевый мандарин, и, жадно схватив его дрожащей рукой, я сорвал кожуру и, разломив на две половинки, по очереди затолкал их в рот и втянул в себя глотки оживляющего кисло-сладкого сока.
А утром ко мне опять заявились мои новые знакомцы и повели с собой опохмеляться. Очнулся я опять в своем гостиничном номере, лежащим прямо в штанах и свитере на кровати...
... Дня через четыре я понял, что вернусь домой законченным алкоголиком, и предпринял попытку вернуть себя к трезвой жизни. Коротко говоря, я — сбежал. Проснувшись рано утром и представив, как через какие-нибудь час-полтора распахнется дверь и на пороге появятся Вадим и Владимир, и надо будет опять вталкивать в себя этот опротивевший, обжигающий все нутро спирт, я поднялся с кровати, привел себя, насколько это было возможно, в человеческий вид, проверил, не потерял ли я за эти дни паспорт и деньги, а потом прихватил на всякий случай фотоаппарат и покинул гостиницу. Куда сейчас пойду, я не думал, у меня не было какого-нибудь четкого плана на день, но оставаться в номере и пить было уже невыносимо.
Прослонявшись около часа по утреннему городу, я оказался на его окраине. За спиной досыпал свои утренние часы Североморск, в кармане тулупа грелись завернутые в бумагу бутерброды, которые я на всякий случай купил в одном из работающих всю ночь на каждом этаже гостиницы буфетов, а прямо передо мной лежала уходящая в сторону Видяева дорога — я помню, как нас везли по ней несколько дней назад автобусом на вручение наград. Перед самим гарнизоном было два кордона безопасности, но в стороне от дороги, за полосой безлюдной холодной тундры, чувствовалось, хоть мы и ехали туда и обратно по темноте, как бьются о скалы волны Баренцева моря. И сейчас мне вдруг нестерпимо захотелось попасть туда — не просто на береговую полосу, заваленную в районе города пустыми металлическими бочками из-под солярки и бензина, а именно на ту пустынную прибрежную кромку под скалами, где нет ни людей, ни шума машин, ни тем более никакого спирта, а есть только море, небо да ощущение холодного безмолвия...
За спиной послышался шум догоняющей меня машины, и, оглянувшись, я увидел направляющуюся в сторону Видяева легковушку. Подняв руку, я помахал ею, прося водителя остановиться. Он спокойно притормозил рядом со мной и распахнул дверцу.
— В Видяево?
— Не совсем... Я хочу выйти где-нибудь по дороге, поглядеть на море.
— А обратно как? — удивился он.
— Да как и сейчас. Кто-нибудь же да будет ехать мимо? Наверное...
Потихоньку мы разговорились. Хозяина машины, 43-летнего офицера-подводника, звали Александр Харламов, он был родом из Казахстана, но уже много лет служил здесь, на базе в Видяево, занимая должность заместителя командира одной из флотилий.
— ... Для нас это трагедия, — говорил он, вглядываясь в припорошенную снегом дорогу. — Мы же там все друг друга знаем. Я знаком со всеми офицерами, служившими на этой лодке. Провожал их когда они выходили из базы.
— А с командиром «Курска» Лячиным — тоже были знакомы?
— Геннадия Петровича я знаю еще с семидесятых годов, как и его жену Ирину. Это один из самых больших профессионалов. Он начал службу, как и я, на обычной дизельной подлодке, так что у него есть опыт... У меня, кстати, тоже были аварии. Однажды в моей подлодке произошел пожар. Но не суметь всплыть — такого со мной никогда не случалось. Даже «Комсомолец» в восемьдесят девятом году сумел всплыть, прежде чем мы его потеряли. Здесь же произошло что-то совсем непонятное...
Отъехав десятка полтора километров, он остановил машину и кивнул в сторону черневших неподалеку скал.
— Ну что, здесь, что ли?
— Да мне все равно... Можно и здесь.
Мы пожали на прощанье друг другу руки, и я вышел из нагретого салона автомобиля. День был достаточно теплым, ночью выпал тонкий слой чистого белого снега, и, оставляя на нем неглубокие четкие следы, я пошел к притаившемуся за скалистыми утесами морю.
Взбираясь с уступа на уступ, с камня на камень, я неторопливо двигался вдоль лежащего внизу свинцово-темного моря в сторону заслоняющей собой весь береговой обзор скалистой глыбы. В голове от свежего морского ветра заметно просветлело, самочувствие мое улучшилось настолько, что появился даже аппетит, и я шел, жуя на ходу бутерброды, пока не оказался на вершине самой высокой сопки. И застыл, забыв проглотить разжеванный во рту кусок бутерброда.
Прямо передо мной, в огражденной двумя скалистыми грядами бухточке, словно лежащая на узкой ладони моря черная эбонитовая колодка гигантского ножа с кнопкой выброса лезвия, по-дельфиньи поблескивая лоснящимся мокрым корпусом с возвышающейся над ним башней рубки, практически совсем рядом с берегом грозно покоилась среди волн 154-метровая громадина «Курска». Да-да-да, я не оговорился — за эти четыре месяца, что мы писали о трагедии с нашей подлодкой и печатали ее фотографии, я настолько изучил ее облик, что мог бы теперь, как говорится, узнать ее и с закрытыми глазами. Я не обознался — это была именно она, та самая АПЛ К-141 «Курск» проекта 949-А, класса «Антей» (натовская классификация — «Оскар-II»), которая, по всем данным, должна была в эту самую минуту лежать грудой искореженного металла на дне Баренцева моря в 150 километрах отсюда...
Ничего не понимая, я начал осторожно спускаться вниз по уступам, чтобы, подойдя поближе к берегу, поточнее убедиться в том, что это не галлюцинация. Когда я был уже почти у самой воды, на поверхности лодки вдруг что-то громко лязгнуло и появилась чья-то фигура в черной шинели. Не зная, каким боком все это может мне обернуться, я на всякий случай метнулся в сторону и прижался грудью к большому темно-зеленому валуну, надежно заслонившему меня со стороны моря.