Но Господь не оставил нас своей милостью, и лодка в конце концов миновала эту ледяную трубу, выйдя в более-менее глубоководное и чистое (хотя и не лишенное айсбергового крошева над головой) место, по которому мы уже бодро устремились в сторону Ледовитого океана. До («большой воды» было уже, как говорится, совсем рукой подать — за нашей спиной остались «коридоры» Канадского архипелага и последние «ворота» между островами Аксель-Хейберг и Эллеф-Рингнес, мы уже фактически входили в зону понижения океанского дна в сторону Канадской котловины, когда какая-то неведомая мощная сила вдруг подхватила нашу лодку снизу за днище и, плавно приподняв ее вверх, прижала (правда, все-таки не без ощутимого удара) к нависавшей сверху глыбе огромного айсберга. Произошло практически точь-в-точь то же, что когда-то описал, придумав все из собственной головы, великий сочинитель невероятных историй Жюль Верн, загнавший в своей знаменитой книге «Двадцать тысяч лье под водой» подводную лодку «Наутилус» под управлением капитана Немо в подводно-подледную ловушку:
«—...Нельзя ли узнать, — спросил я, — какова причина несчастного случая?
— Огромная ледяная глыба — целая гора — перевернулась, — ответил капитан Немо. — Когда самое основание ледяных гор размывается более теплыми слоями воды или же разрушается последовательными ударами льдин друг об друга, то центр тяжести перемещается выше, и в таком случае ледяная гора всей массой перевертывается вверх основанием. Вот это и случилось. Одна из таких ледяных глыб опрокинулась и ударила по «Наутилусу», который стоял на месте под водою. Затем она скользнула по его корпусу, с непреодолимой силой приподняла его и вытеснила кверху, в менее плотный слой воды, где «Наутилус» и лежит, накренившись набок...
Судя по выражению его лица, у него промелькнула какая-то мысль. Но, видимо, он ее отверг. Покачав головой, он сам себе ответил отрицательно. Наконец одно слово вырвалось из его уст.
— Кипяток! — прошептал Немо.
— Кипяток? — воскликнул я.
— Да. Мы заключены в пространстве, сравнительно ограниченном. Если насосы «Наутилуса» будут все время выбрасывать струи горячей воды, разве температура окружающей нас среды не поднимется и не задержит процесс оледенения?
— Надо попробовать, — решительно ответил я.
— Давайте пробовать, господин профессор.
...Все тепло от электрических батарей направилось в змеевики, погруженные в воду. Через несколько минут вода нагрелась до ста градусов. Ее переключили в насосы, а на ее место поступила свежая вода. Тепло от электрических батарей было настолько велико, что холодная вода прямо из моря, только пройдя сквозь аппараты, поступала в насосы уже в виде кипятка.
Через три часа после накачивания кипятка... получился выигрыш в один градус. Еще через два часа — еще два градуса.
— Мы победим, — сказал я капитану, после того как убедился в успехе принятых мер и сам дал несколько полезных советов.
— И я так думаю, — ответил капитан. — Нас не раздавит...»
Как ни фантастично все это выглядит (я даже не знаю, поверит ли мне кто-нибудь или на этих строках уже точно плюнет на пол да захлопнет написанное), но предугаданная великим писателем история один в один повторилась и с нами. Разница заключалась только в том, что Жюль Верн засадил свой «Наутилус» все же в некую водяную камеру, ограниченную со всех сторон ледяными стенами, внутрь которых, как космонавты в открытый космос, могли выходить из лодки ее пассажиры, чтобы пытаться долбить ледорубами выход из своего заточения, тогда как нам судьба не предоставила даже этого. Если бы мы попали в ситуацию точь-в-точь повторяющую плен «Наутилуса», мы могли бы расстрелять закрывающую нам проход глыбу торпедами, да и дело с концом, но мы были плотно прижаты к айсбергу, лед был прямо перед нашим носом, и пускать торпеду было практически некуда.
Расколовшийся по всей своей высоте гигантский айсберг, мимо основания которого мы как раз проходили, оттолкнув своим весом в сторону меньшую половину, медленно завалился набок и при этом, словно маслину плоской ложечкой, подхватив своей нижней частью нашу лодку, довольно плотно прижал ее к «брюху» оказавшейся рядом ледяной глыбы. Все было в полной исправности — рули, реакторы, навигационная система, корпус, — а лодка была парализована. Несколько дней подряд командир давал команды то продуть балласт для всплытия, то начать срочное погружение, дергал лодку назад-вперед, как засевшую в грязи машину, пытался задать ей с места максимальную скорость, а также пускался на всяческие иные ухищрения, чтобы раскачать ее и выдернуть из ледяных объятий, но все было бесполезно. Прижатые снизу ледяным рычагом к массивному телу километрового айсберга, мы медленно дрейфовали в таком положении вдоль Канадской котловины в сторону хребта Менделеева...
... Положение было критическим. Суперсовременная мощнейшая атомная подводная лодка, точно застывшая в янтаре муха, вот уже три недели сидела между двумя медленно срастающимися друг с другом ледяными глыбами и ожидала своей гибели.
— ...Здравствуйте, Антон Евграфович, — встретив как-то после обеда в кают-компании Огурцова, поздоровался я. — Что там слышно на центральном посту? Есть какие-нибудь перспективы?
— Да какие могут быть перспективы, если мы торчим в этой льдине, как кларнет в заднице! — громыхнув не терпящим никаких возражений басом, доступно выразил свое мнение о ситуации замполит (я так и не привык называть его должность по-новому — помощником командира лодки по политико-воспитательной работе). — Давай-ка лучше, раз уж ты мне попался, сочини оптимистические стихи, способные поддержать дух экипажа в эти дни. А я пока посижу тут и подожду...