Выбрать главу

«...Разум неразуменный вразумляя о Святей Троице, был еси в Никеи со святыми отцы поборник исповедания православныя веры: равна бо Отцу Сына исповедал еси, соприсносущна и сопрестольна, Ариа же безумнаго обличил еси. Сего ради вернии научишася воспевати тебе: радуйся, великий благочестия столпе; радуйся, верных прибежища граде. Радуйся, твердое православия укрепление; радуйся, честное Пресвятыя Троицы носило и похваление. Радуйся, Отцу равночестна Сына проповедовавый; радуйся, Ариа взбесившагося от Собора святых отгнавый. Радуйся, отче, отцев славная красото; радуйся, всех богомудрых премудрая доброто. Радуйся, огненная словеса испущаяй; радуйся, доброе стадо свое наставляли. Радуйся, яко тобою вера утверждается; радуйся, яко тобою ересь низлагается. Радуйся, Николае, великий Чудотворче...»

Почувствовав как-то в одну из ночей за своей спиной чье-то постороннее присутствие, я оглянулся и увидел стоящего в ожидании Илью Степановича.

— Дай-ка и я почитаю, — попросил он. — Все равно что-то не спится... А ты пока можешь отдохнуть.

— Хорошо, — кивнул я и отошел от выполняющей роль аналоя тумбочки.

Еще пару раз меня приходили подменить Дима и Озеров, раза четыре подряд, перед самым рассветом, появлялся матрос Кошкин. Один раз меня подменил минут на двадцать Огурцов — но было видно, что замполиту эта работа дается с большим напряжением, и я не стал уходить, а подождав, пока он устанет, продолжил чтение.

Днем у молитвослова менялись чаще, иногда выстраивалась даже небольшая очередь, так что в это время я позволял себе со спокойной совестью отсыпаться, набираясь сил перед своими ночными «дежурствами».

И длилось все это, как мне показалось, очень и очень долго — может, месяц, может, даже больше. Иной раз так случается, что в выполнение какой-то временной задачи втягиваешься настолько, что ее реализация становится едва ли не твоим главным смыслом существования. Помнится, однажды я приехал в Киров в гости к своему университетскому другу Лешке Смоленцеву, и тот потащил меня с какой-то заводской компанией в тайгу за клюквой. Рассевшись по трем легковушкам, мы выехали из города и, время от времени останавливаясь, чтобы «принять на грудь» стакан водки, углубились по разбитой дороге в окрестную тайгу. Часа через два с половиной езды дороги практически не стало, вместо нее появилась залитая водой просека с редкими островками грязи, поэтому пришлось выбираться наружу и сначала промеривать в этом болоте глубину, потом ставить вешки, а потом где толкать, а большей частью перетаскивать машины на руках через глубокие и топкие участки.

Первое время я еще норовил не намочиться, не вымазаться и вообще вел себя, как случайно оказавшийся тут человек, которому просто выпало идти рядом с этими машинами в одну сторону. Но когда я набрал воды в сапоги, когда меня окатило из-под колес грязью, а потом пьяный Лешка, пошатнувшись, толкнул меня в лужу, я перестал беречься и сторониться и вовсю увлекся происходящим. Я смело лез в любую самую что ни на есть неизведанную и пугающую своими размерами лужищу, втыкал в ее дно вешки, а потом возвращался и волочил машину до сухого места. Таким образом мы ехали часа два или даже больше, выпили за это время всю предназначавшуюся на два дня водку, но в конце концов достигли некоего заранее намеченного ими места. И вот тут-то все и закончилось. И дело, в которое я втянулся. И водка, которая помогала не замечать трудности. И братство, которое держалось на необходимости достижения цели.

Теперь же эта цель была достигнута и каждый вернулся на заранее приготовленные позиции. Для одних смыслом жизни на этот отрезок времени сделался сбор клюквы, для других — попытка отыскать в каком-нибудь рюкзаке недопитую водку, для третьих — приготовление салона своей машины к ночлегу...

У меня же не осталось ни дела, ни единомышленников, ни смысла существования. Хоть бери да специально устраивай продолжение этого завершившегося сафари...

Потом, правда, понадобилось искать дрова для костра, понадобилось кому-то этот костер развести и всю ночь поддерживать, и жизнь моя опять наполнилась содержанием и смыслом; но сам этот момент — когда путь к цели начинает перевешивать собой значение достижения этой цели — я запомнил с того дня хорошо и надолго.

И вот теперь я вдруг поймал себя в одну из ночей на том, что эти мои полночные «службы» возле иконы святителю Николаю начинают обретать в себе некое самодостаточное, имеющее для меня все более первостепенное по сравнению с тем, ради чего я в них участвую, значение. Я начал просто и ясно понимать, что на свете не существует ничего такого, что могло бы перевесить собой по важности для моей души этого вот стояния перед нахмуренным и одновременно словно бы подсвеченным изнутри ликом Чудотворца да моего бесконечного повторения вроде бы ничего не значащих, но почему-то так волнующих душу слов акафиста:

«...Имеяше воистину, отче Николае, с небесе песнь тебе воспеваема быти, а не от земли: како бо кто от человек возможет твоея святыни величия проповедовати; но мы, любовию твоею побеждаеми, вопием ти сице: радуйся, образе агнцев и пастырей; радуйся, святое очистилище нравов. Радуйся, добродетелей великих вместилище; радуйся, святыни чистое и честное жилище... Радуйся, Николае, великий Чудотворче...»

...Завершая чтение, я несколько раз подряд истово осенил себя крестным знамением и сделал глубокий поясной поклон.

«Если у меня когда-нибудь родится сын, — подумал я, разгибаясь, — то я обязательно назову его...» — и в эту самую минуту увидел, как висевшая передо мной икона Святителя отделилась от стены и словно бы спрыгнула мне на руки. Ноги мои при этом подкосились, я грохнулся на пол и уронил икону. Кинувшись ее поднимать, я вдруг почувствовал, что меня словно бы подфутболили под зад — пол подо мною качнулся, я упал грудью на лик Святого Николая, и только тут до меня дошло, что наша лодка куда-то движется... Движется! А это значит, что мы все-таки выскользнули из ледяных челюстей и можем продолжить наше возвращение на родину... Радуйся, Николае, великий Чудотворче, твоими молитвами пришло нам избавление от гибели в пучине!..

— Все стоят по местам на лодке! Срочное погружение! Осмотреться в отсеках! — громыхнуло по давно уже безмолвствовавшей общекорабельной связи. — Старпом! Перевести управление вертикальным рулем в центральный пост! Проверить горизонтальные рули в работе!..