Гримаса недовольства промелькнула мгновенно, а была ли? Удивлённо приподнятые брови:
-- Эээ... Допустим. И что?
-- Если постараемся вдвоём, шустро, ты попадёшь туда сразу. Ну, порталом, как я сюда.
Семёныч начал объяснять. Ромига сперва слушал без энтузиазма. Потом уловил намеченный стариком узор, невесело усмехнулся:
-- Давай попробуем. Все уже покатались, мне тоже охота!
Старику было очень не по себе. Проводив Ромигу, он решил немного полежать. Почти сразу забылся тяжёлой, вязкой дрёмой. Мелькнула мысль: "Зря. Не надо сейчас спать, опасно. Странная идея. Почему опасно-то?" Сил проснуться не хватило. Лишь часа через два Семёныч встал с дивана, чувствуя себя вдрызг разбитым: "Правда, сон не впрок!" Кое-как собрался, поехал домой.
События прошлой ночи, да и пары последних месяцев, казались бредом. Думать, вспоминать не хотелось. А под аркой бродячий пёс долизывал остатки торта. И копоть на стене... Вялая мысль: "Интересно, куда они цветок подевали?"
Долго, путаясь и роняя ключи, открывал дверь. Ползал по квартире как осенняя муха. Пытался делать что-то из запланированного с вечера, но всё валилось из рук. Когда за окном начали сгущаться сумерки, несколько раз подходил к телефону. Поднимал трубку, набирал пару-тройку знакомых цифр, клал обратно. Был уверен, по домашнему Ромига не ответит. Звонить надо по другому номеру с бумажки, где имя на "И", похожее на испанское. Страшному типу из подворотни. Но не дозрел.
"Во что ты влип, Ромка? То есть Ромига. Нав... Ох, как чудно всё повернулось!" Семёныч усомнился в человеческой природе Романа Чернова едва не с первой встречи. Видел, подмечал странности, ловил намёки. Думал, гадал: нечисть, нежить? Услышав, ни то, ни другое -- просто нелюдь, никак не мог уложить в голове. Сам факт принял. Однако простой и логичный вопрос, должен ли он теперь изменить своё отношение к ученику, поставил мозги в раскорячку. А как реагировать на наличие под боком соплеменников Ромиги? Целого Тайного Города?
Вопросы неприятно отдавали глобальностью. Трескучими фразами о судьбах человечества, с одной стороны, и врагах народа -- или рода человеческого -- с другой. Семёныч не умел, вернее очень не любил мыслить подобными категориями. За долгую жизнь много раз наблюдал, как они, распухая от демагогии, становятся прикрытием для грязных дел и личных разборок. Начинают крушить-давить всё вокруг, будто слон в посудной лавке или потерявший управление танк.
Однако, какой дурень сказал, что слон или танк плохи сами по себе? Старик нёс в себе три фронтовых года, когда слово "враг" равнялось "убей немедленно". Враг был очевидный и понятный -- немец. Вернее, фашист: к концу войны поправка стала существенной. Но даже десятилетия спустя при звуках "шпрехен зи дойч" руки непроизвольно искали оружие. А уж "фашист" осталось худшим ругательством на всю жизнь. Лежало в голове по соседству с "нелюдью". Хотя нелюдей -- не фашистов -- Семёныч тоже встречал. За полтора года работы фотографом в уголовном розыске досыта насмотрелся на дела их рук.
"Однако, есть разница. Родившись человеком, вытворять над себе подобными такое, до чего дикий зверь не додумается. Или не быть человеком вовсе". Во втором случае, рассуждал старик, слово перестаёт быть бранным. Ученик называл себя нелюдью совершенно спокойно. "Есть вы, челы, и есть другие разумные. Ты видел, как у меня заостряются уши. Обратил внимание, что зрачки не отражают света. Подмечал другие странности. Думал, меня так изменила моя магия? Нет, я такой с рождения. В Тайном Городе говорят: другой генстатус, другая раса или семья. По терминологии ваших учёных, другой биологический вид. При всём сходстве на вид, мы с вами не можем иметь общих детей, сильно различаемся анатомией и физиологией. Хотя люды, чуды, другие младшие расы гораздо ближе к вам, челам, чем мы, навы -- раса старшая".
Старшие -- младшие, высшие -- низшие... Унтерменши -- уберменши... Гитлеровские ублюдки превозносили себя над прочими человеками, в итоге, затянули петлю на собственной шее. Мысль о существах, которые реально, без понтов превосходят людей силой, интеллектом, колдовскими способностями, не грела и не радовала -- пугала. Хотя... Лично для себя фотограф всегда искал дружбы тех, кто был образованнее, умнее, в чём-то сильнее его. Не лебезил, не давал вытирать об себя ноги, но изо всех сил тянулся за ними и рос сам. Что изменилось, когда связался с навом? Видел лишь одно: планка стала высока, впору учиться летать. "Ну и что, собственно?"
Вспомнил свои ощущения от Ромки-Ромиги при первых встречах. И после того, как начали вместе плести узор на удачную учёбу. Как поначалу накатывала жуть от чужой силы. Как позже одолевали дурные предчувствия. Однако ни разу старика не коснулось сомнение в правильности того, что они делали. Наоборот, сердце радовалось. Вспомнил слова бабы Шуры: "Дар сам себя бережёт. Кому не дано, не научится. А от того, кто может научиться, грех прятать". Задумался: "А вдруг моя наука будет использована против моих же соплеменников?" Но всерьёз проникнуться опасениями так и не смог. Понял, должно произойти что-то из ряда вон, чтобы увидеть в ученике врага.