Ромка прищурился, дёрнул углом рта, но смолчал. Семёныч смотрел на него -- видел красивого, холёного водителя роскошной машины, а память без спроса подсовывала другие картинки, аж замутило. Старик сглотнул и, призвав на помощь весь нажитый за долгий век цинизм, тихо сказал:
-- А потом я увидел, как твой приятель-маньяк поиграл с тобой в анатомический театр. Я проснулся, потому что очень не хотел смотреть это кино до конца. Как он тебя убьёт.
Нав присвистнул, виртуозно вписываясь в крутой поворот:
-- О, как интересно! А с чего ты взял, что он меня убьёт?
-- Да дело ж явно к тому шло! Ты в таком состоянии был... Я испугался, что это происходит сейчас, что моё дурное предчувствие сбылось вот так. Ну, и кинулся звонить.
-- Ура! Вот теперь-то, наконец, картина ясна! -- Ромка ухмыльнулся во все зубы: весело, зло, бесшабашно. -- То, что тебе приснилось, было давно, -- старик ждал продолжения: "и неправда", но нав поставил точку. -- Никто никого не убил. К счастью. А в последнее время у меня действительно были неприятности. Мы с Идальгой сейчас стараемся размотать, какие. Похоже, на меня довольно странным образом покушались. И об этом с тобой желает поговорить наш комиссар.
-- Кто?
-- Комиссар Тёмного Двора, Сантьяга. Он отвечает за безопасность Нави: всех нас вместе и каждого по отдельности. Я тебе про него не буду рассказывать, сам сейчас увидишь, -- подвижное Ромкино лицо на миг обрело нехарактерное, восторженно-почтительное выражение, которое тут же скрылось за дежурной ухмылочкой. -- Мы уже почти приехали, но можешь, если хочешь, пока позадавать мне вопросы. Чувствую, невтерпёж!
Вопросов у Семёныча был вагон и маленькая тележка. Один, кажется, следовало окончательно закрыть, чтобы дальше об него не спотыкаться:
-- Ром, если то было, как ты выжил?
-- Семёныч, ты даже не представляешь, насколько мы живучие. А Идальга лечит так же мастерски, как калечит.
-- То есть, это у вас нормальные домашние разборки? Скажи ещё, тебе понравилось...
Кончик Ромигиного уха дрогнул, заостряясь. Семёныч понял, что второй раз за утро сморозил лишнее. Однако нав, выдержав паузу, всё-таки ответил:
-- Его здорово занесло тогда. Это было... неприятно. Но с тех пор прошло много времени. Мы помирились и расставили все точки. Я тебе настоятельно не советую копаться в той истории. А про остальное, что тебе снилось, поговорим. Устроим вечер вопросов -- ответов. Мне тоже любопытны кое-какие подробности твоего прошлого.
-- Извини... Ром, можно ещё вопрос?
-- Ну?
-- Ты случайно не был военкором в Отечественную? Руслан Кандауров, он же Родион Кириллович Чернов?
-- Ага, был. А ты, Мишка, в сорок третьем бегал хвостиком за рыжим сержантом, а в сорок пятом я учил тебя заряжать трофейную "Лейку". Забавно жизнь кругами ходит, правда?
Старик ошеломлённо молчал. Сны -- снами, догадки -- догадками, а наяву признать в Ромке фронтовика и получить подтверждение... За разговором машина въехала в ворота большого здания, которое Семёныч привык считать "почтовым ящиком". Место всегда ощущалось крайне неуютным. Бывая на Соколе по делам, старался не ходить по этой стороне Ленинградки. Сейчас отчётливо понимал, почему. То тёмное, что было в ученике, к чему Семёныч в итоге более-менее притерпелся, здесь нависало гигантской, угрожающей глыбой.
Подземный гараж без единой лампочки освещали только фары. Ромка припарковал машину на свободное место, выключил зажигание и свет. Тьма сомкнулась вокруг, наполняя сердце фотографа, привыкшего проявлять плёнки в кромешной темноте, первозданной жутью. Всего на миг. Нав пробормотал что-то, и в воздухе вокруг машины повисло несколько бледных огоньков. Тени вокруг вели себя престранно, но Семёныч не успел вглядеться. Ромига предупредительно распахнул дверь с его стороны:
-- Приехали, вылезай. Ремень-то отстегни!
Старик с опаской ступил на гладкий, очень чистый асфальтовый пол. Огляделся, насколько хватало света. Автомобили: ровными рядами, роскошные, чёрные, и ни единой живой души. Нав крепко взял его за руку повыше локтя, в воздухе перед ними завертелся чёрный вихрь. Шаг, несколько мгновений захватывающего дух полёта, и вот они выходят из такого же вихря в совершенно другом помещении.
В относительно небольшой комнате царил полумрак. Стены и потолок терялись в тени, светильник непривычной, изысканно-простой формы лил неяркий направленный свет на низкий столик в центре. Вокруг -- четыре массивных кресла. В двух из них, закинув длинные ноги на стол, расположились двое навов. Лица обоих были Семёнычу знакомы. Смотреть на Идальгу вживую, с близкого расстояния, было тошно. Может, они с Ромигой и помирились лет двести назад. Но рыжика-то он ловил вчера, и вряд ли для чего хорошего. Потому Семёныч сосредоточил внимание на другом наве. Оно того стоило.