Ромига поднял голову от распечатки, посмотрел внимательно.
-- Проснулся? Как самочувствие? Никто в моё отсутствие не обижал?
-- А ты видел Идальгу? Он тебя дождался?
-- Нет, ушёл раньше.
Старик спустил с дивана ноги, сунул в ботинки. Наклонился завязать шнурки, привычно кряхтя. Однако движение далось неожиданно, непривычно легко. Семёныч распрямился, встал, потягиваясь. Прошёлся по комнате туда, сюда: нога, искалеченная полвека назад, прекрасно гнулась и не ныла. Совсем! Вообще, чувствовал он себя так, будто разом сбросил десяток лет. Притом, страшно хотел есть.
-- Ром, ты из продуктов ничего не принёс? А то я что-то проголодался, как сто китайцев.
Нав смерил старика долгим, изучающим взглядом, довольно ухмыльнулся.
-- Вот пряники. Ветчина -- в холодильнике. Вижу, на этот раз кошмары тебя не мучили?
-- Нет. Вы, когда хотите, умеете сниться очень весело.
-- Мы?
-- Навы. Твой Идальга, некто по имени Альега, ты...
-- Расскажешь?
-- Ромига, у тебя есть дом в Париже?
-- Слушай, откуда вдруг манера: отвечать вопросом на вопрос? Не замечал за тобой раньше.
-- А раньше я просто не задавал вопросов, -- хитро прищурился Семёныч. -- Так был дом?
Ромига кивнул.
-- Мне снилось, ты сказал, что кое-кто валится туда, будто драконий помёт на голову. Всякий раз, когда ты хочешь спокойно отдохнуть.
-- А поподробнее?
-- А ты расскажешь мне про Навь, про свой Тёмный Двор? -- Семёныч внимательно смотрел на ученика.
Вот только что нав веселился, задорно сверкая глазами: свой в доску, замечательный парень Ромка. Услышав вопрос, разом отдалился: таинственный и опасный чужак, нелюдь. Рядом с Сантьягой и с Идальгой такое ощущение не покидало, Ромига давал почувствовать время от времени:
-- Смотря, что ты захочешь про нас узнать. Кажется, ты и так подсмотрел немало. До крайности любопытно, как ты это делаешь.
Семёныч пожал плечами:
-- Не знаю, как. Само получается. Так рассказать тебе сон?
Слушая подробный и красочный пересказ старикова сна, подавая нужные реплики, тёмный старательно сдерживал и скрывал растущее раздражение. На этот раз реальные эпизоды замысловато переплелись с фантастическими, но всё равно реальности было слишком много. Навь ревностно хранит свои тайны. Это знают все, кто хоть немного имел дело с этой расой. Ромигу, мягко говоря, не радовало, что чел так запросто заглядывает в его прошлое. Причём Семёныч не использовал известные заклинания сканирования памяти, нав готов был в этом поручиться. "Может, сегодня Идальга сам подкинул картинок, нарочно. Но я-то вчера -- нет".
Вероятно, это было сродни видениям предсказателей. Практически наверняка, связано с магией мира. Особенно злило Ромигу, что Семёныч проваливается в прошлое бесконтрольно. "Само у него получается! Всё-таки челы, даже лучшие из них -- ошибка Спящего! Хотя, если подумать, мой собственный путь в геомантию -- тоже сплошное "само получилось". От начала, с того дня, как нарвался на скальпель Идальги и впервые увидел нити во Тьме. Вон и парижский особнячок, где мы с дознавателем окончательно помирились, всплыл, как по заказу..."
Приняв извинения наставника, гарка не сомневался, что следы пережитого изгладятся за несколько дней. Но для этого, вероятно, следовало сразу всё забыть, как дурной сон. А чем больше Ромига вспоминал и осмысливал, тем поганее ему становилось. Когда осознал, что опасается не то что медитировать -- закрывать глаза, ожидая увидеть во Тьме, которая всегда с собой, нечто лишнее, понял: без помощи не обойдётся. Однако полной неожиданностью стало, что помощь нужна, а просить и принять её он не готов.
Идальга свою помощь прямо навязывал. Очень быстро и добросовестно привёл в порядок Ромигино тело. Теперь давал понять, что не отпустит помощника от себя, пока тот полностью не оклемается. Ромига достаточно у него учился. Рассудком понимал, может найти исцеление духа здесь же.
Нужно только довериться заботе в глазах, которые навсегда запомнил ледяными, равнодушными. Дать волю отчаянной, как никогда, жажде ласковых прикосновений. "Или чего-нибудь поострее!" Ромига чувствовал, что имеет все шансы пристраститься к безумному коктейлю из наслаждения и страдания, который так мастерски мешает дознаватель. Готов сам щедро добавить туда ненависти: к себе, наставнику, ко всему миру. "Но мы же навы, а не гиперборейцы какие-нибудь!"