Алилуйя! Кроме шуток — князь ВООБЩЕ никаких вводных не давал, когда приказал «Поехали!», Гагарин, блин — хотя князьям Гагариным о месте главы приказа только мечтать — и то, что я успел взять свою сумку с инструментами, просто чудо. Сейчас стоял бы, мямлил невесть что…
— Да, Петр Леонтьевич, — низко поклонился я.
— Снимай, — он кивнул на тело мертвой Василисы.
Я подошел к телу, опустил на колено и посмотрел на нож. Хм. Костяная рукоять, в торце розовеет крупный ограненный камень, россыпь мелких самоцветов на кольце, отделяющем клинок от рукояти, да и само кольцо как бы не золотое… Дорогая игрушка. Не оружие убийцы, пусть даже и не наемного.
Перед моими глазами встала картина ссоры, заканчивающаяся тем, что в сердце красавицы вонзается нож. С одного конца ножа — ее сердце, а с другой… А вот кто с другой — мне и предстоит узнать.
— Нож трогал кто-нибудь? — деловито спросил я прежде, чем сообразил КОГО я спрашиваю.
Телятевский яростно сверкнул глазами, но, прежде чем он успел сказать хоть слово, я уже взвился с пола, чтобы тут же согнуться до земли в поклоне:
— Василий Павлович, можно ли узнать, прикасался ли кто-то к ножу до нынешнего момента?
— Дашков, — повернулся тот к моему начальнику, не отвечая, — Я просил у тебя помощи, чтобы твои люди убийцу моей Василисушки нашли, а не мне вопросы задавали.
— Викешка, — коротко сказал Дашков, — выйди.
Я выкатился за дверь, как будто телепортом вынесло. Интересно, он мне просто приказал или это был ментальный приказ? Я слишком редко с боярами общаюсь, поэтому понятия не имею, как этот самый ментальный приказ должен ощущаться.
За дверью — я так понял, мне сказали просто подождать, пока князья без лишних ушей пообщаются — стоял только охранник Телятевского, мужчина лет пятидесяти, высокий — что это мне все высокими кажутся? Я что, низкорослый?! — с густой бородой и волосам, зачесанными назад и открывающими широкий лоб. Темно-синий кафтан, за поясом — пистолет, другого оружия нет, что странно… А, хотя нет, не странно.
На тыльной стороне кистей рук, которые он положил на пояс, темнеет клеймо.
Чародейный холоп.
Холоп здесь — считай, что раб, живое имущество боярина. Почему боярина? Потому что только боярин, с его ментальными способностями, может наложить холопскую печать на человека.
Но если вы решили, что холоп — забитое и бесправное существо, сидящее на цепи в подвале, одетое в лохмотья и питающееся объедками, то вы очень сильно не угадали. Может, в нашем прошлом, но не здесь. Холоп — это имущество, забыли? Кто станет портить свое собственное имущество? Хотя бывает всякое, согласен… Держать холопа на цепи нет смысла — он и так никуда не убежит, холопская печать не отпустит. Причинить вред хозяину не сможет, в силу той же печати, ослушаться приказа — тоже, снова печать. Так и смысл над ним издеваться?
Хотя прав у холопа — как у табуретки, что да, то да.
Чародейный холоп — это человек, обладающий очень большой Силой, позволяющей применять мощные Слова. Если я, к примеру, выучу какое-нибудь ультимативное Слово, например, что-то типа Цепной Молнии, чтобы, значит, разрядом поубивало целую шеренгу противников, то… Нет, выучить я могу. И даже произнести. Толку не будет. Моего внутреннего запаса Силы попросту не хватит. А вот у этого парня рядом со мной — хватит. Ну или у боярина, у них же прямое подключение к Источнику.
Все люди, которые могут в буквальном смысле двигать Словом горы и осушать реки — нет, не фигура речи — все люди, обладающие такими возможностями, это либо бояре, либо боярские холопы.
Причем никто не ловит таким уникумов насильно и не верстает в холопы против воли. Все чародейные холопы стали ими сугубо добровольно. Просто такая уж ситуация на Руси, что другого выхода у них не было.
Если где-то появился человек с огромной Силой, то каждый боярин захочет получить его себе. Прежде, чем его привлечет другой боярин, чтобы усилить свою личную дружину. А если такой человек вдруг откажется… Тогда может его того — бритвой по горлу и в колодец? Нет, не каждого сильного и независимого непременно убьют. Но никому не хочется выяснять, повезет тебе или нет. Вот и идут сильные чародеи в холопы к боярам, чтобы в боярских разборках жечь и крушить во славу своего хозяина.
Боярская междоусобица — дело частое. Иногда целые рода под корень вырезаются, до последнего младенца. Нет, не фигура речи — никому не нужно, чтобы через двадцать лет какой-нибудь мститель всплыл.
— Викешка!
— Задавай вопросы, князь ответит. Только со всем уважением!
— Да, Петр Леонтьевич, — я отбил поясной поклон и повернулся к Телятевскому, — Василий Павлович, дотрагивался ли кто-нибудь до ножа после… после смерти?