Дверь бесшумно приоткрылась. Вместе с «замком». Из темной щели пахнуло холодом и мерзким неприятным ощущением того, что мне здесь не рады.
Охранное Слово.
Даже не наложенное, а вплетенное в резьбу по полотну двери. Не очень сильное, но ощутимое.
Я достал из-за пояса печать и легонько хлопнул ее по двери:
— Разбойный Приказ.
Холод исчез. Мы имеем право войти в любой дом, если расследуем преступление, и охранные слова нам не указ. А я сейчас определенно расследую преступление.
В доме было темно и пахло нежилым: пылью, затхлостью и…
А вот этот запашок мне не нравится…
Достав из-за пояса нож — не был у меня сейчас другого оружия, не подумал — я шагнул внутрь…
И сразу понял, почему дьяк Алексей не появлялся в Приказе уже третий день.
Дьяк лежал посреди комнаты, раскинув руки, в луже темной засохшей крови. Из правой выпал нож с почерневшим лезвием. Мутные мертвые глаза смотрели в потолок, зрачок вытянулся в неширокий овал.
Часов шесть назад…
Судя по беспорядку, творившемуся в помещении — перевернутые скамейки, куча тряпья в углу, осколки битой посуды — дьяк Алексей не сдался без боя. То ли вор — а я не сомневался, что его убил Заморский — застал его врасплох, то ли сумел как-то обмануть, но они сцепились в бою. И дьяк, мой начальник, мой учитель розыскного дела, научивший меня всему, что я вообще знаю о розыске — сериалы о ментах тут не очень помогали — он проиграл. И погиб.
Я подошел к нему и наклонился над телом:
— Эх, Алексей Ерофеевич, Алексей Ерофеевич…
— Еще один приказный, — произнес тихий голос за моей спиной.
Глава 11
Я успел подумать о том, какая надпись будет на моем надгробии, где именно меня похоронят и поклялся сам себе, что, если вдруг я сейчас выживу, то никогда-никогда больше не сунусь в подозрительное место один. И без пистолета. А лучше — двух.
Все это я успел за то время, пока отпрыгивал в противоположный конец комнаты. Выхватил нож и развернулся.
Никто на меня не нападал.
За моей спиной вообще никого не было.
Никого.
Потом «куча тряпья» на лавке кашлянула и пошевелилась.
Я, осторожно направляя нож, подошел поближе. Да… Снимаю колпак, Алексей Ерофеевич. Ты свою жизнь незадешево продал.
Человек, закутанный в какие-то тряпки, был бледен, как покойник, и еле дышал. Кажется, его грудь была криво перемотана тряпками, пропитанными кровью.
— Приказный… — прошептал человек.
Я встал рядом с ним и, не церемонясь, перевернул его левую руку ладонью вверх. Вот он — тот самый шрам на пальцах. Сергей Заморский. Попался. Я перевернул руку вора ладонью вниз, тот не сопротивлялся.
Оп-па. Неожиданно.
Холопское клеймо.
С другой стороны — ничего неожиданного. Так-то какая разница — опытный волшебник. Любой боярин захочет такой экспонат в свою коллекцию, на всякий случай. Мало ли, вдруг что-то от конкурента понадобится стащить. Между боярскими родами войны никогда не прекращаются, только иногда они громкие, как тот случай в Мангазее, когда весь род вырезали, а чаще всего — тихие, когда друг другу пакости подстраиваются, чтобы твой враг ослабел, а ты — усилился. В таких раскладах ловкий вор ой как пригодится. Заодно и понятно, как это человек, которому голову шесть лет назад отрубили, лежит тут передо мной, пусть чуть, но — живой. Уж боярину-то не составит труда заморочить голову толпе так, чтобы они увидели казнь, прямо как настоящую.
— Приказный… — прошептал Заморский, — Помоги мне…
— Я исцелять не умею, — произнес я.
— И я… не умею… Такие Слова выучил… а Исцеляющее уже не смог… Дурак был… молодой…
— Так чем тебе помочь, Заморский?
— Узнал… Молодой, да ранний… Тот тоже ловок… был…
Рука указала на мертвого дьяка.
— Это мой начальник был. И учитель.
— Был… Отомстил он за себя… Недолго мне осталось…
Рука, еще секунду назад вялая и дрожащая, вдруг вцепилась в мое запястье:
— Помоги мне, приказный! Мне уже не жить, дочке моей помоги!
— Да чем я ей помогу? — я попытался отцепить вора, но тот ухватился крепко, до боли.
— Деньги… Есть у меня… Добыл… Украл… Собирал… Думал, перестану красть, с Анфисушкой жить будем… дочку растить… Поклянись…
— Не буду я клясться, — я, наконец, оторвался от вора.
Клятва здесь — это не просто так. Там, где есть Слова, изменяющую реальность, каждая клятва — тоже Слово. Вот так поклянешься, не подумав, а потом знать не будешь, как снять с себя эту клятву. А уж клятва умирающему — и вовсе не шутка.