Подозреваемых задержали поздним вечером четвертого дня.
Белобрысый солдатик ломанулся через кучи мусора, перемахнул через изгородь.
Неклюдов споткнулся, упал, заорал что-то матерно. И отстал. А ретивый Репа скакал по битым кирпичам и обломкам железо-бетонных плит, как горный козел. Как ноги не переломал?! Следом взлетел на забор, располосовал штанину, а вместе с ней и голень о колючую проволоку и сиганул прямо на спину беглецу.
…Судьба случайно свела юную искательницу приключений со смазливым белобрысым солдатиком. Девчонка и не знала сперва, что он служивый. Бродил себе по городу как ни в чем не бывало в китайском «рибуке». Его с другими такими же «арендовал» в части у прапора предприниматель, снимавший помещение в одном из заводских цехов. Прапор уступил «рабсилу» за гроши. С утра до позднего вечера бойцы пилили доски для хозяина, а по ночам развлекались, как умели.
Белобрысый угостил девчонку пивом и предложил поехать к нему, в цех. Парень прикольный, чего же отказываться? Прихватили еще выпить и вскоре в уединенной подсобке занялись любовью. А когда совсем устали, дружок отлучился. Сказал — за водкой, скоро вернется.
И не обманул. Вернулся с выпивкой… И почти со всей бригадой.
Белобрысый сноровисто заткнул пасть развизжавшейся телке — не знала разве, куда шла? Защитники отечества резвились до утра, пока не иссякло пойло и мужская сила.
Девушка совершила роковую ошибку. Придя в себя, бросила в лицо белобрысому: гадина, заявлю!
А что, и заявит — к бабке не ходи! Когда расходились, «ромео» кивнул верному, испытанному в делах корешку, и тот остался без лишних вопросов.
Сначала они набросили ей на шею бечевку и стали душить. Но бечевка лопнула.
Тогда кореш отыскал на полу завалявшийся кусок арматуры.
— Здесь не надо, кровищи будет — не отмоешь, — решил белобрысый.
Они облили девушку водой, приводя ее в чувство, и поволокли на берег, за очистные сооружения. Здесь поочередно орудовали железным прутом, а когда дело, казалось, было сделано, белобрысый наклонился над телом развел девушке бедра и до половины вогнал арматурину в еще недавно желанную плоть.
Жертва оказалась еще жива.
— На хрена?… Твою мать! — Кореш сблевал.
— Не проверим — заложит!
Арматурина опять со свистом рассекла воздух. Но, то ли страх был велик, то ли трудно уже было остановиться в упоении смертью. Белобрысый отбросил прут и вытащил из кармана китайский складень.
На втором десятке ударов лезвие кустарной поделки перестало держаться в рукоятке.
…«Дикой ротой» занялась военная прокуратура, а белобрысого и его напарника Репин с Неклюдовым раскрутили и на другие дела. Дела бы эти потянули на «вышку», не будь на нее моратория, и поражали своей кровавой бессмысленностью.
Оказалось, что «чудо-богатыри» Российской армии по ночам словно превращались в каких-то демонов или оборотней и рыскали по городу. Как-то за полночь они тормознули «рысака» и, не торгуясь, полезли в кабину. А когда в конце пути водитель потребовал плату, его оглушили ударом молотка, потом белобрысый сунул ему между ребер «перо», то самое, которым позже кромсал девушку. Труп выбросили из машины и катались, пока не кончился бензин. Под утро вернулись в цех усталые, но довольные.
Вскоре все до мелочей повторилось с таксистом. Но истекающему кровью шоферу удалось вырваться. Он бежал сквозь темноту, пока, обессилев, не упал на крыльце частного дома. Сумел все же стуком разбудить хозяев. Это спасло ему жизнь.
…Миловидный светловолосый паренек «чистосердечно каялся» в одном из кабинетов «убойного» отдела. Был он весь какой-то домашний: говорил голосом негромким, языком изъяснялся правильным, на вопросы отвечал вежливо и обстоятельно, что вызывало у сыщиков особое отвращение. Юноша, как выяснилось, учился в гуманитарном вузе, но перевелся на заочное отделение и угодил в армию. Дома его ждали родители и жена с грудным ребенком.
Молодой следователь военной прокуратуры, не разучившийся еще ужасаться, воскликнул с пафосом:
— Я не понимаю! Зачем?! Как ты мог, черт бы тебя побрал!
Репин, присутствовавший при допросе, не слушал, что отвечал солдат. Сергей давно не тратил времени на пустые разговоры.
«Как ты мог?!..» Белокурый, даже если бы и захотел, не сумел бы объяснить. А капитан — понять.