Почти одновременно с этим вдохом к нему внутрь, в ядро сознания, устремились осколки, пылинки, частицы, которые были отправлены познавать, узнавать, влиять, и, самое главное, которые все это время были частью печати вокруг пещеры.
И теперь совсем другая боль пронзила сознание. Боль единения. И нестерпимо ослепительный свет разогнавший прочь вековую тьму, которая окружала ядро его сознания.
Сознание расширялось, возвращаясь в свое исходное, цельное состояние. Одна за другой, разделенные прежде частицы стыковались, всасывались в него, они, в отличии от ядра сознания не были ограничены, изолированы, они могли воздействовать, видеть, смотреть, запоминать реальность вокруг.
Тьма видений, картинок и образов входила в него. Требовалось время, чтобы этот бешеный бурлящий поток не нарушил спокойствие ядра сознания.
Сохранять отстраненность — вот что было главным.
Не нарушать достигнутого за тысячелетия состояния. А что это за состояние Тархан сам еще до конца не понял. Для конечного осознания этого требовались все его частицы. Тогда он станет вновь собой. Тогда поймет достигнутое за тысячелетия. Потому что все это время он был разорван на части, и… как сразу понял в момент единения — неполноценен.
Вихрь образов и воспоминаний попытался вывести его из себя, нарушить спокойный поток мыслей.
Не вышло.
Он раскладывал каждый образ на составляющие, на фрагменты, детали, и впитывал в себя.
Так один за одним. Время переваривания не играло никакой роли. Он не спешил.
Пробуждение не происходит мгновенно. Видения наполняли его. Он наблюдал жизнь племени, попавшего в его ловушку. Но только фрагментами. Частицы сознания отработали как следовало. Они обеспечили ему более чем тысячелетний сон.
Через тысячу мгновений, где мгновением измерялось поглощение отдельного осколка сознания, — он открыл глаза.
Тьма.
Да…ему только показалось, что он открыл глаза. Его глаза на самом деле давно рассыпались прахом. Остались лишь кости и усохшая плоть. Которая, тем не менее, может и должна наполниться жизнью.
После первого полноценного вдоха он ощутил жажду.
Такую дикую жажду, которой никогда не испытывал и не чувствовал. Особенно остро это ощущалось после тысячелетнего сна, где никаких телесных потребностей просто не существовало.
Почти в тот же миг пробуждения он почувствовал жесткие рамки тела, о существовании которых прежде даже не задумывался. Его сознание вновь оказалось заковано в темницу — тело.
Снова ощущать себя в этом слабом, неповоротливом теле было неприятно. Даже как им пользоваться, он вспомнил не сразу. Слишком уж долго оно лежало неподвижно. Голову сдавило тисками. Внешний мир сразу напомнил о себе болью.
Короткое волевое усилие и он снял реакции тела на боль. Теперь он так мог.
Он сделал еще несколько глубоких вдохов, не таких как первый, содрогнувший пещеру до основания, — а неслышных никому.
Силы…Ему нужна была жизненная энергия, которую настойчиво требовало высушенное временем тело.
Да, — вдруг вспомнилось ему, — именно для этого он и сделал ловушку для такого огромного количества живых существ, чтобы в момент пробуждения, было откуда взять силы на восстановление тела. Частично измененное тело требовало колоссальных вливаний энергии.
На мгновение он сосредоточил все свое внимание далеко вокруг себя, пытаясь почувствовать каждое существо в пещере. Всех он охватить так и не смог — слишком много. Он даже не мог сосчитать сколько их тут — тысячи крупных, и десятки тысяч мелких.
Впрочем, даже самые крупные из существ были довольно слабыми источниками жизни, и все же…вполне годились для восстановления тела.
Зрение пока не восстановилось.
Но он по передвижениям огоньков, по всплескам их энергетики, по испускаемому страху понял — они сразу почувствовали его пробуждение. И всполошились. Волны бессознательного, панического страха, источал практически каждый такой огонек.
Раньше он бы ни за что не смог ощутить этого, но теперь… любая, даже чужая эмоция ощущалась его сознанием особенно остро. Именно потому, что своих эмоций сейчас в нем не было совсем.
Он встал. Тело все захрустело и заскрипело. Еще сложнее оказалось сделать первые несколько шагов. Получалось идти как на костылях — тяжело и неудобно.
Тархан сделал еще один глубокий вдох. Легкие наполнились воздухом и одновременно с этим он втянул как насосом десятки огоньков энергии прямо в себя.