Цент понесся к двери, намереваясь расчистить себе путь таранным методом. Краем глаза он заметил дядю Гену, который замешкался в дальнем конце зала. Судя по всему, мужик до последнего пытался найти пульт, открывающий дверь, и поплатился за это. Сразу три мертвеца перегородили ему дорогу. Грянул выстрел из дробовика, один из зомби, получив в грудь заряд картечи, рухнул на металлический пол, но почти сразу же начал вставать. Двое других бросились на свежее мясо. Дядя Гена успел вскинуть оружие и выстрелить повторно, но набежавший зомби схватился за дробовик, и отвел ствол в сторону. Картечь с пронзительным звоном вонзилась в крышку одного из цилиндров. Дядя Гена вскрикнул, и попытался лягнуть мертвеца ногой. Лягнул. И попал. Но эффекта не добился никакого. Зомби вырвал дробовик из его рук, и отбросил его в сторону, второй мертвец схватил кричащего мужика за горло и, толкнув, повалил на спину. Все трое набросились на дядю Гену. Его крик зазвучал пронзительно и страшно, но довольно быстро оборвался. Ноги, дернувшись еще пару раз, вытянулись на холодных металлических плитах. Цент расслышал жадное чавканье – три мертвеца пировали, стоя на коленях над своей добычей.
Все это произошло так быстро, что Цент едва успел добежать до двери. Про себя он обложил дядю Гену последними словами, по той причине, что седовласому ветерану не хватило ума стрелять мертвецам в голову, в итоге чего и сам погиб, и лишил их дробовика. А ведь это было наиболее действенное оружие против зомби. Чем теперь воевать с внезапно восставшими мертвецами Цент представлял себе с трудом.
К тому моменту, как он добрался до двери, затор возле нее успешно рассосался. Обезумевшие от страха соратники уже бежали прочь, на месте осталась только Таня. Любящий муж так душевно приложил ее об стену, что девушка едва сумела подняться на ноги. Цент, пробегая мимо, схватил ее за руку и потащил за собой. В дверях обернулся, и в свете фонаря увидел белокожих чудовищ. Те, что лакомились дядей Геной, уже прервали свое пиршество, и присоединились к остальным. Их лица и шеи были залиты кровью, пионерские галстуки, напитавшись ею, набухли и напоминали куски свежей печенки.
Цент попытался закрыть дверь, но без особого удивления выяснил, что на той нет замка. Разумеется. Уж если ему везло, то везло во всем.
– У меня голова кружится, – пожаловалась Таня.
– А у меня в детстве хомяк сдох, – оповестил ее Цент. – Обменялись новостями? Вперед!
Он потащил девушку за собой, через зал с красной пентаграммой и алтарем усатому мужику, вокруг которого громоздились кучи человеческих костей. Алые знамена на стенах казались потоками крови. За своей спиной Цент расслышал, как с грохотом распахнулась притворенная им дверь. Мертвецы не отставали. Им было мало одного дяди Гены, или же они сочли его не слишком вкусным.
Цент выбежал в коридор. Спутников уже след простыл – вероятно, они к этому времени успели подняться на верхний уровень. Цент остановился у двери, которую чуть раньше открыл, и протянул палец к красной кнопке. Если удастся отгородиться от мертвецов несокрушимым металлическим люком, это, по крайней мере, даст хоть какую-то передышку.
Он нажал на кнопку. В щитке что-то щелкнуло, и на этом все закончилось. Дверь не закрылась. Похоже, древний механизм вышел из строя. А зомби, тем временем, уже выбегали в коридор.
– Провались оно все! – в ярости крикнул Цент, и бросился бежать к лестнице, таща за собой рыдающую от ужаса Таню.
На верхнем уровне, где Цент вскоре оказался, царила паника. Люди метались по коридорам, вопили, визжали, сталкивались друг с другом, падали, бились о стены, но не замечали этого.
– Саша! – завопила Таня, увидев своего благоверного. Тот даже не удостоил обожаемую супругу взглядом, и пронесся мимо с совершенно безумными глазами.
Цент действовал быстро, хладнокровно и решительно. Начал с того, что отловил своих соратников. Первой ему попалась Машка. Он схватил девушку и влепил ей щедрую пощечину. Хватило одной. Взгляд Машки обрел разумность, и когда Цент приказал ей следовать за ним, она согласно кивнула головой.
Следующим отыскался Владик. Тот стоял в коридоре, прижавшись спиной к стене и прижимая к груди красную папку, и тихо плакал, более всего напоминая потерявшегося маленького ребенка. Ему для отрезвления понадобилось три пощечины.