Внезапно раздался звон, заставивший его поднять голову, и двери лифта разъехались в стороны. Из них вышел грузный мужчина в сером комбинезоне. Он направился к круглому столу в центре помещения (этот стол был единственным препятствием между диваном и двумя огромными бронзовыми дверьми в дальней стене) и написал свое имя на листке бумаги, который ему подала секретарша. Затем подошел к дивану и сел в одно из кресел по соседству.
— Антэнк, — произнес толстяк приветственно.
— Хиггс, — кивнул в ответ сидящий на диване Антэнк.
Оба умолкли. Хиггс принялся листать «Горную промышленность сегодня». Он него пахло тротуаром. Антэнк отхлебнул газировки.
Дзынь!
Вошли еще двое мужчин. Оба были очень и очень высокого роста. Антэнк подумал, что обоим, пожалуй, подошло бы расхожее сравнение с тополем. На одном был белый лабораторный халат, другой был заключен в мешковатый желтый костюм химзащиты. Они тоже написали свои имена на листках бумаги, а после уселись рядом с первыми двумя.
Последовала приветственная перекличка, сопровождаемая кивками:
— Хиггс.
— Тамсон.
— Антэнк.
— Тамсон.
— Дюбек.
— Хиггс.
— Антэнк.
— Дюбек.
Дюбек был тот, что в костюме, Тамсон — в халате.
Джоффри Антэнк, попивая газировку, снова принялся смотреть на темно-зеленую стену зелени вдали. Она по-прежнему не давала ему покоя. Слегка повернув запястье, он бросил взгляд на часы. Было почти девять сорок пять утра. Он сказал Дездемоне, что вернется к одиннадцати. Взгляд его перебежал на чуть приоткрытые массивные двери в противоположной стене. Они были украшены отлитым из бронзы барельефом, изображающим огромное грузовое судно. Антэнк мимоходом задумался, сколько же стоят эти двери. В ту же секунду щель начала расширяться, и корабль распался на две части. Двери распахнулись; в приемную величаво шагнул крупный мускулистый мужчина, одетый в хорошо сидящий костюм-тройку.
— Господа! — прогремел он. С двух сторон от него стояли двое верзил в одинаковых малиновых лыжных шапочках.
Четверо мужчин синхронно встали с дивана и кресел. Шляпа Джоффри упала на пол, и он неловко наклонился, чтобы ее подобрать. Снова выпрямившись, он вспомнил, что по-прежнему держит в руке газировку, и поставил ее на столик. Человек в костюме наблюдал за всем этим действом с растерянной улыбкой.
— Здрасте, мистер Уигман, — сказал Джоффри.
— Прошу, — позвал тот, — входите.
«Изобилие» — вот, пожалуй, единственное слово, которым можно описать то, что представало взгляду по другую сторону дверей. Одна из стен была сплошь стеклянная; остальные покрывала коллекция рекламных плакатов фирмы «Грузоперевозки Уигмана» высотой в человеческий рост, перемежающихся оправленными в рамы обложками журналов с фотографиями сияющего мистера Уигмана собственной персоной в окружении заголовков из разряда «Промышленник года!» и «Уигману улыбается удача!». Комната напоминала полосу препятствий из-за множества невысоких колонн из блестящего металла, на которых красовались многочисленные награды за профессиональные достижения или древние на вид произведения искусства, которые, как Джоффри полагал, были добыты не самым законным путем. Посреди комнаты стоял длинный стол для переговоров, вырубленный, судя по всему, из огромного и очень старого дерева; на гладко отполированной поверхности был хорошо виден сложный узор колец. Четверо посетителей замялись, ожидая указаний. Мистер Уигман жестом пригласил их садиться, а сам встал во главе стола. Джоффри положил шляпу перед собой и поправил жилет. Когда все уселись, Уигман повернулся к присутствующим спиной и вгляделся в пейзаж. Вид был тот же, что из приемной, — огромная равнина разноцветных зданий, извергающих разноцветный дым, газ и пламя, — но отсюда была видна еще и широкая река, а за ней — Портленд.