— Руки прочь, гады! — орал волк. — А ну, убрали от меня свои лапы!
Стерлинг, большую часть вечера не отходивший от стола с угощениями, взвился.
— Это что такое? — требовательно спросил он у констеблей. — Что за обращение? Сэмюэл?
Заяц шагнул вперед и, поправив ручку дуршлага, встал по стойке смирно.
— Сэр, мы нашли его в канаве у Длинной дороги, он там сидел и вопил какую-то чушь. Я посчитал такое поведение в публичном месте неподобающим. От него выпивкой несет. Болтает всякий бред. Не затыкается. Сдается мне, перепил макового пива, вот и начались галлюцинации. Короче, я решил, что стоит с вами посоветоваться, прежде чем бросать его в вытрезвитель, чтоб проспался.
Волк упал на колени, и констебли с трудом удержали его за руки. Теперь он принялся рыдать, шумно всхлипывая, и из здорового глаза полились огромные слезы.
Внезапно Стерлинг узнал пьяницу. Едва сдерживая гнев, он схватил его за ворот потертого мундира и поднял к себе на уровень глаз.
— Капрал Доналбейн, — прошипел лис, — как вы объясните свое поведение?
Когда начальник полиции обратился к волку, рыдания внезапно сменились приступом странного смеха.
— Ха! Поступай со мной как знаешь, друг. Как знаешь, — кое-как выговорил тот, разбрызгивая капельки слюны. — Я вас не боюсь, проклятые перевертыши. — Оттолкнув Стерлинга, он отступил на пару шагов, подняв лапы словно бы для драки.
— Да что вы такое несете? — спросил Стерлинг. — У вас точно не все дома.
— Подождите! — воскликнула Прю, которая прибежала с танцпола посмотреть, из-за чего шум. — Перевертыши. Кицунэ! Что ему о них известно?
Кертис, пришедший следом, оглядел капрала с жалостью.
— Это тот самый волк, который предупредил нас об убийце. Вопрос в том, что он вообще здесь делает?
— Отвечайте, — потребовал Стерлинг. — Почему вы не в укрытии?
Но капрал, казалось, не слышал вопросов лиса. Он с ужасом уставился на ребят и, отшатнувшись, наткнулся на стол, отчего на том громко зазвенел поднос с кружками.
— Вы! — воскликнул он. — Вы… дети!
Вид у него был такой, будто его окружили привидения.
— Что случилось? — спросил Кертис, шагнув к нему.
— НЕТ! — взвизгнул волк. — НЕТ! Вы… вы же должны быть… мертвы!
Прю обменялась с другом встревоженным взглядом.
— Что это значит? — спросила она.
— Прочь! — продолжал вопить Доналбейн. — Сгиньте, нечистые! Отправляйтесь в могилы, откуда явились! — Он схватил со стола ложку-шумовку и принялся дико размахивать ею, будто саблей. Толпа отступила на безопасное расстояние. Стерлинг снял с пояса свое верное оружие — садовые ножницы; Сэмюэл поднял небольшую лопату.
— Полегче, — сказал лис. — Успокойтесь, старина.
Доналбейн не сводил с детей единственного глаза — круглого, налитого кровью, бешено вращающегося в глазнице. Оскалился, обнажив желтые клыки на седой морде… И вдруг что-то произошло, во взгляде его появилось осознание, губы горько сжались. Слезы снова появились на глазу, и волк рухнул на деревянный пол.
— Простите меня, — запричитал он. — Простите, простите.
Ослушавшись предостережения Стерлинга, Прю бросилась к волку и положила руку ему на плечо.
— Что случилось? — спросила она.
Волк поднял на нее горестный взгляд.
— Пропади оно все! И я вместе с ним. Я продал вас за пинту макового пива.
— В каком смысле?
— Тебя и мальчишку. И старуху тоже. Всех. Продал и не поморщился. А теперь каюсь. — Слова потонули в громких рыданиях.
— Соберитесь, капрал! — рыкнул Стерлинг. Прю сердито махнула на него рукой.
Волк снова заговорил:
— Проклятое варево. Сладкая, подлая амброзия. Все, что мне осталось. Больше ничего нет. Разве можно меня винить? Они явились ко мне, черные лисы, в час страшной нужды, с такой вроде бы мелочью! Просто поговорить хотели. Поговорить. И я дал им, чего они хотели, мне ж тогда казалось, что это пустяк! И только он отделял меня от блаженства. Я им сказал: мальчишку с девчонкой отвели в лагерь, который висит на склоне провала, и спрятали — и король тоже там.
Прю слушала все это в изумленном молчании.
— Что вы наделали? — прошептал Кертис.
— И все! — простонал волк; теперь его голос звучал каким-то сумасшедшим напевом. — Больше ничего меня не спросили, и мне показалось, это такая мелочь. Но не осталось питья, и вот он я, жалкий предатель, падаль. Пива нет, один запах — да еще кровь на лапах. — Он вытянул ладони и горестно вгляделся в них. — Смотрите! Кровь! Красная, красная кровь! Кровь детей! — Но серый мех был покрыт лишь засохшей грязью.