— Боже мой, — сказал он и потом повторил: — Боже мой.
Роджер, наконец сумевший расстегнуть все застежки портфеля, вытащил на свет желтоватый лист бумаги, сложенный вчетверо. Развернув и расправив его на колене, он бережно положил его Антэнку на стол.
— Ознакомьтесь со схематикой, — сказал он. — Сколько времени займет изготовление?
Стряхнув с себя изумленное оцепенение, Джоффри быстро заморгал, пытаясь сфокусировать взгляд, прищурился и заглянул в чертеж. Сначала он различил очертания и, нахмурившись, стал разбирать детали. Когда ему это наконец удалось, у него отпала челюсть.
Так вышло, что Джоффри Антэнк в механике разбирался. У него это было в крови. Его прапрадед, Лайнус Мортимер Антэнк, основал машиностроительный завод Антэнка в 1914 году, прямо перед началом Первой мировой войны. Портрет старика висел в парадном холле здания. Джоффри видел своего прапрадеда только один раз, можно даже сказать, половину раза. Тот лежал на смертном одре, и пятилетнего Антэнка привели к постели умирающего главы рода, чтобы тот с ним попрощался. Джоффри очень живо запомнил это событие. Воздух в комнате был душный и спертый; пепельно-бледная кожа старика почти не отличалась от накрахмаленных простыней.
— Мистер Антэнк? — позвал отец, который всегда так обращался к деду. — Познакомьтесь со своим правнуком Джоффри.
Старик с огромным усилием немного повернул голову и искоса взглянул на мальчика. Губы его скривились в попытке что-то произнести.
— Не… — выдавил он. — Не дай. Не дай ему погибнуть.
А после этого, так уж вышло, умер сам. Никто не был до конца уверен, что старик имел в виду (горшку с гардениями, которыми он весьма гордился, в тот момент как раз отчаянно требовалась поливка), но в самой глубине души Джоффри всегда чувствовал, что предок имел в виду семейное дело. Не дай погибнуть механическому цеху, заводу Антэнка. И вот, как только позволил возраст, Джоффри с энтузиазмом истинного предпринимателя вложил все силы в дело. Он урезал финансирование, избавлялся от вялых источников дохода, увольнял непродуктивных работников и нанимал продуктивных. В довершение всего он присоединил к предприятию близлежащий сиротский приют и начал использовать дешевую (читай: бесплатную) детскую рабочую силу. Каждую свободную минуту он изучал историю торговли, словно археолог, разглядывал самые подробные чертежи, пока в глазах не начинало расплываться. Каждый новый станок, поступавший в цех, Джоффри осматривал и тщательно разбирал все внутренние процессы. Вся его жизнь вертелась вокруг цеха. Даже когда его приняли в квинтет титанов промышленности, он пораньше ушел с церемонии, потому что только недавно купил собрание чертежей начала XX века и ему не терпелось вернуться к их изучению. Не было такого чертежа, графика или схемы соединений, с которыми он не был бы близко знаком.
До сего момента.
— Что это? — спросил Антэнк не дыша.
— Зубчатое колесо Мебиуса. Вы никогда такого не видели?
— Нет, — против воли признался он.
Роджер нахмурился.
— Что оно… — запинаясь, пробормотал Антэнк, полностью захваченный увиденным. — Как оно… — Его пальцы скользнули по гладкой бумаге. На ней серо-синими чернилами был изображен самый точный и аккуратный чертеж, какой Антэнку только доводилось видеть в своей жизни. Все изгибы были тщательно измерены и помечены; ко всем углам прилагались сноски с графиками. Как человек, исследовавший буквально каждый чертеж, когда-либо выходивший из-под пера инженера, Антэнк, казалось бы, должен был легко разобраться в строении колеса, но нет: конструкция его была непостижима.
Колесо на самом деле являлось сложной деталью, состоящей из трех зубчатых шестеренок, которые вращались вокруг шарообразного центра. Шестеренки, по сути, представляли собой прямозубые колесики, причем каждое перекручивалось бросающим вызов логике образом, как будто внешняя поверхность колесика являлась одновременно и его внутренней поверхностью. Но, несмотря на все эти изгибы, зубцы трех шестеренок соприкасались как раз в нужных местах, поддерживая, как предполагал чертеж, плавное взаимодвижение всех отдельных частей. Антэнк провел пальцем по окружности переплетенных шестеренок, бормоча что-то себе под нос, и наконец поднял на гостя взгляд, в котором читалась полная капитуляция.
— Это невозможно, — сказал он.
Худощавый не принял отказа.
— Вы ошибаетесь, уверяю вас.
— Но оно же идет против логики. Даже представить не могу, сколько труда ушло на создание этого чертежа. Но изготовить саму деталь? Невозможно. Эта схема, какой бы притягательной она ни была, просто мистификация. Очень красивая, конечно, но и единороги тоже красивы, друг мой.