Андрей Кивинов, Олег Дудинцев
Подземка
* * *
Остатки армянского коньяка весело гоняли кровь по жилам. Много пить нельзя — слишком подозрительно, а вот легкий запашок — то что надо, так сказать, неотъемлемый атрибут зимней рыбалки...
Водитель подогнал белую «Ниву» прямо к подъезду. Прежде чем покинуть салон, Левашов перекинулся парой слов с Володей Тесленко и Гришей Захаровым. Прощальное рукопожатие — Валерий выбрался из машины, взглянул на свои окна и увидел силуэт жены. Помахав Гале рукой, он скорее почувствовал, чем увидел, ее радостную улыбку. Спустя три минуты он предстал перед супругой в полном рыбацком великолепии — тулуп, ватные штаны, валенки, на плече — тяжеленный ящик, в руках — спиннинг и подсачник. Он сбросил ящик в прихожей, поцеловал теплые губы жены, ощутив слабый укол чувства вины.
— Наконец-то...— Галина Васильевна засуетилась вокруг мужа.— Я уж прям вся извелась, ожидаючи!
Валерий повесил овчинный полушубок на вешалку.
— Далеко забрались. Аж на Вуоксу. В Лосево.
— А что, ближе не клюет?..— Жена забрала волглые валенки, чтобы отнести их в кладовку.
Валерий попытался представить ослепительно белую поверхность обледеневшего озера, вечно зеленые ели, сгрудившиеся на островках, холодное желтое солнце, мерцавшее в бледно-голубом небе, и воздух, которым, кажется, невозможно надышаться.
— Там, Галчонок, места сказочные...— с чувством произнес он,— Как-нибудь летом всей семьей съездим. Пороги, течение... Река не мерзнет... Хочешь — спиннинг бросай, хочешь — у лунки сиди на озере. Красота!
Он вдруг рассмеялся, добавив:
— Пока дуба не дашь!..
Внезапное веселье жене не понравилось. Она подозрительно обнюхала мужнин тулуп:
— Дымом-то как пропах...
Валерий решил немного ее подразнить:
— Вчера с мужиками уху сварганили. Настоящую. На костре.
— Где ж вы спали? — удивилась она. Чуть помедлив, он ответил:
— У аборигена местного. В сарае. Всего за полтинник.
Заметив в глазах жены тревогу, Левашов улыбнулся:
— Не переживай: женщин не было.
Сбитая с толку кристальной честностью его взгляда, Галина улыбнулась:
— Кто вас, рыбачков, знает!..
Левашов решил, что пора похвастаться уловом. Он достал из ящика пакет, развернул и извлек из него внушительную рыбину.
— Вот, полюбуйся, какой красавец!.. Я даже снялся на память.
Галина с интересом уставилась на улов, за спиной показался сын.
— Привет, пап!
Взглянув на зубастую пасть, он издал восторженный возглас:
— Ух ты! Класс!
— Это кто? — Женщина погладила скользкую серебристую поверхность.
Рыбак посмотрел на супругу, изобразив на лице удивление:
— Не узнали? Эх, вы, рыбаки!.. Это ж лосось. Ценная порода.
— Пап, на что ловил? — поинтересовался парнишка, переполненный гордости за отца-добытчика.
— На блесну, сынок.— Левашов потрепал сына по плечу.— На рыбку такую медную. А потом сачком — и на берег!..
Краем глаза он проследил за женой. Остатки недоверия исчезли с ее лица, теперь она как истинная хозяйка соображала, что делать с уловом.
Подполковник Егоров никогда не любил понедельники. Особенно такие, когда накануне все выходные пришлось проторчать над бумагами. Отправляясь на работу, начальник отдела штаба чувствовал себя разбитым. То ли возраст давал о себе знать, то ли лишние килограммы, но усталость наполняла тело свинцовой тяжестью, несмотря на то что субботу-воскресенье он Провел не отрываясь от стула.
А тут еще, как на грех, машина сломалась — пришлось добираться до работы на метро. Пытаясь извлечь максимальную пользу из ситуации, Егоров зажал «дипломат» с бумагами между ног, закрыл глаза и попытался задремать. Но не тут-то было: в глаза словно насыпали песка, сон не приходил. А тут и нищенствующие горлопаны подоспели.
— Осторожно, двери закрываются!..
Сразу после этих механических слов послышалось сипение губной гармошки. В конце вагона материализовались два смуглых парня лет по четырнадцать. «Музыкант», которого звали Михай, пытался выдуть из своего инструмента одну из любимых песен Егорова. Самым ужасным оказалась даже не игра, а пение с характерным южным акцентом:
— ...Нэ падайте духом, поручик Голицын, корнет Оболэнский, налэйте вина...
Певец Сашка громко фальшивил, заглушая шум поезда. Делал он это очень старательно, выводя из утреннего оцепенения даже самых квелых пассажиров. Наконец исполнители замолчали и двинулись вдоль вагона, протягивая шапку для пожертвований. Певец при этом слезливо повторял заученную фразу: