Подъехав к любимому кабаку Геныча, я понял, что он уже внутри. Как? Путем несложного логического анализа. Прямо перед входом в ресторан стоял черный тонированный «Гелендваген» с питерскими номерами.
Стоянка была пустой в это время дня, так что я бросил свою машину рядом и вошел.
Хозяином «Дров» был выходец из маленькой, но гордой страны, расположенной высоко в горах, и звали его Тиграном, что не мешало ресторану быть закошенным под русский трактир начала позапрошлого века. Стены расписаны пасторальными фресками, мебель из грубо оструганных досок, официантки в национальных мини-юбках, традиционные блюда русской и европейской кухни и, как маленькая слабость хозяина заведения, великолепная подборка кавказских вин и коньяков.
Геныч сидел за столом вместе с каким-то незнакомым мне чуваком, очевидно доставившим его в столицу питерским водилой, и налегал на салаты.
Геныч был личностью яркой и запоминающейся В нем было под два метра роста, более ста килограммов живого веса, он носил короткую стрижку, кожаные штаны и полтора килограмма понтов. Разговаривал исключительно по понятиям, прилюдно чесался и рыгал, короче, вел себя как самый настоящий бандит, коим вопреки всему вышеперечисленному не являлся, хотя никого и никогда не смог бы в этом убедить. У него был вполне легальный бизнес, связанный с торговлей авиационным топливом, кроме того, в данное время он пытался построить пивоваренный завод.
Однако все люди, работающие в этой стране и имеющие более-менее приличные деловые достижения, крепко связаны с криминалом.
– Здорово, Гога! – заорал Геныч, едва завидев меня в дверях. – Подваливай!
Я и подвалил. Стол был заставлен яствами, среди которых превалировали салаты и шашлыки. Посреди всего этого великолепия стояла ополовиненная бутылка коньяка. Также на столе был один чистый прибор, очевидно, для меня.
– Гога, это Лева, Лева, это Гога, – представил нас Геныч. – Гога – это мой московский кореш. Лева – это мой питерский кореш. Это он меня сюда привез.
– Слушай, – сказал я, – как-то неудобно получилось, что я тебя сорвал…
– Да ерунда, – сказал Геныч. – У меня все равно в Москве дела.
– Кстати, о делах, – сказал Лева. Был он субтилен, интеллигентен и носил очки. При этом ездил на «Гелендвагене» и ходил в сшитых на заказ костюмах. Из вышеперечисленного я сделал вывод, что как раз он – настоящий бандит. – Я вас покину. Мне тут тоже кое-кого навестить надо. Приятно было познакомиться.
– Взаимно, – сказал я.
Звякни мне вечером, – сказал Геныч. – После питерской сауны необходимо навестить московскую баню. Для сравнительного анализа.
– Обязательно, – сказал Лева. – Позвоню, как только с делами разберусь.
– Знаю я твои дела, – сказал Геныч. – В «Дорожном патруле» посмотрю. Или в «Петровке, 38».
– Чур меня, – сказал Лева, пожал нам руки и отчалил.
– Хороший он парень. Сидим в бане, все как воланчики, вдрабадан, я говорю, мужики, мне в Москву надо. Он говорит, без базара, надо так надо. Водила – класс. Почти как ты. Пить будешь? – спросил Геныч.
– Буду, – сказал я.
Вообще-то я не сторонник алкогольных напитков, потребляемых днем, да еще и при наличии в ближних пределах собственного руля, но отказать Генычу в такой ситуации было бы невежливо. Хлопну, как говорится, рюмашку, из уважения.
– Что пьешь?
– Коньяк, – сказал Геныч. – Я всегда пью коньяк.
Он набулькал кавказского напитка – мне на два пальца, себе на целую ладонь, и мы сдвинули стаканы.
– Поехали, так сказать! – провозгласил Геныч тост. – Чтоб они сдохли.
Мы выпили. Геныч понюхал кусок шашлыка и положил его обратно на тарелку.
– А ты закусывай, – сказал он. – На меня не смотри. У нас весовые категории разные. Питие – это процесс решения пропорции относительно количества выпитого и массой твоего собственного тела. Если ты напился в дрезину, это не значит, что ты много выпил. Это значит, что ты мало весишь.
– Ага, – сказал я, отправляя в рот кусок заливной рыбы.
– У тебя проблемы? – спросил Геныч.
– Нет, а с чего ты взял?
– Ты пьешь, – сказал он. – А люди пьют либо когда у них проблемы, либо когда на душе хорошо.
– А может, мне хорошо, – сказал я.
– Не похоже, – сказал он.
– А ты почему пьешь?
– Я, – сказал Геныч, – являюсь исключением, подтверждающим правило. Я пью всегда.
– Да нет у меня особых проблем, – сказал я.
– А финансовые?
– Грех жаловаться.
– Личные?
– В смысле?
– В смысле жениться тебе надо.
– Пошел ты, – сказал я.
– Я-то пойду, – сказал он. – Я туда уже не один раз ходил, и, скажу я тебе, ничего интересного там нет. А жениться надо.
– Смысл?
– А фиг его знает, – сказал Геныч, хватая бутылку. —Так принято почему-то. Еще пить будешь?
– Пожалуй, воздержусь, – сказал я.
– Уважаю, граф, – сказал он. – Умеете вы вовремя останавливаться. А я буду.
Он вылил в свой стакан остатки коньяка, произнес:
– Чтоб они сдохли, – и опрокинул коньяк в глотку. На этот раз даже занюхивать не стал.
– Пойдешь ко мне работать?
Не, – сказал я. Этот вопрос мы с ним обсуждали не единожды и даже не дважды. – Шеф мой слишком меня ценит.
– Я тебя тоже ценить буду, – сказал он. – Твой агрегат там стоит?
– Мой.
– Как жизнь-то тебя скрутила.
– Поддерживаю отечественного производителя.
– А у меня бы уже давно на приличную тачку заработал.
– Это тактический прием.
– А, – сказал он. – А говоришь, проблем нет.
– Геныч, – сказал я, – моя проблема носит трансцендентальный характер.
– О как, – глубокомысленно сказал Геныч. – Какие мы с утра пораньше корки-то мочим, а? Можешь рассказать все своему гуру. Он эти транец… кране… короче, педерастические эти проблемы, как два пальца об асфальт.
– Это ты, что ли?
– Ага. Только я на трезвую голову не могу. Милейшая!
Явившаяся на вопль официантка действительно была достаточно милой. Точеная фигурка, стройные ноги. Геныч ущипнул ее за… фартук.
– Коньяку, – сказал он. – Скажи Тиграну, лучшего коньяку.
– Конечно, – сказала она и удалилась, виляя… фартуком.
Я налил себе полный стакан минералки. После опохмелки в голове прояснилось, но, как говорит народ, «трубы горели».
– С наилучшими пожеланиями от Тиграна Нахапетовича, – сказала официантка, ставя перед Генычем бутылку армянского.
– Ему прямой в ту же область, – сказал Геныч. – Милейшая, как тебя зовут?
– Марина.
– Мариночка, – сказал Геныч. – Хочешь большой и чистой любви?
– А кто же ее не хочет-то?
– Приходи сегодня вечером на сеновал… Хотя где я тебе посреди города сеновал найду? Короче, приходи сегодня вечером куда-нибудь. Я там обязательно буду.
– Все вы так говорите, – сказала Марина, открывая бутылку.
– Гусары не врут, – сказал Геныч.
– А вы – гусары?
– Ага, – сказал Геныч. – Мы вот с ним, – он ткнул пальцем в меня, – незаконные дети поручика Ржевского.
– Оба?
– Оба. У поручика Ржевского было много незаконных детей. Это у него законных не было.
– А если я тоже?
– Что тоже?
– Тоже незаконная дочь этого поручика?
– Не может быть, – сказал Геныч.
– Почему?
– Потому что тогда я не смогу за тобой приударить, – сказал Геныч. – Не могу же я ударять за сестрой. Или могу?
– Не можешь, – сказал я.
– Вот и я говорю, что не могу. Так что никакая ты не дочь. Позвони мне, номер у твоего начальника есть.
– Обязательно, – сказала она и удалилась.
Геныч набулькал себе еще стакан, провозгласил свой обычный тост и выпил. Учитывая, что он не просыхал всю ночь, мне оставалось только удивляться, куда это столько влазит.
– Говори, сын мой.
– О чем?
– О проблеме.
– Да это и не проблема в общем-то, – сказал я. – Просто… Вот ты, старый и мудрый, скажи мне: в чем смысл?
– Смысл чего?
– Всего, – сказал я.
– А, – сказал он. – Вот, значит, оно как.