Как здорово дышать родным воздухом. Дым задувает ветром в пещерку, глаза слезятся, но мы балдеем даже от этого. Дома всё хорошо, и запах навоза крупных травоядных животных, и зудящие комары, неудобные булыжники под спинами, даже рычание прохаживающихся неподалёку хищников, не приносит дискомфорта.
Ведём неторопливый разговор о прошлом, о будущем. Язык у друга постепенно заплетается и, на неоконченной фразе, клюёт носом и уже посапывает рядом с детьми. Я сижу в одиночестве, подкладываю толстые ветки в костёр.
Под утро нестерпимо хочется спать, но делать этого нельзя, в опасной близости трутся о камни степные львы. Они порыкивают, распространяют вокруг себя терпкий звериный запах, но к нам в развалины не прыгают, дым и огонь их отпугивает. Чтобы создать достаточную завесу из огня, приходится подкладывать всё новые и новые порции дров, а их совсем мало. Надо бы разбудить Семёна, но рука не поднимается, так сладко он спит, обняв могучей рукой Светочку и Игоря.
Но вот занимается заря, ещё очень тусклая, но перья далёких облаков окрашиваются в нежно лиловый цвет. Утренние птицы проснулись, выводят резкие трели, семейство львов наконец-то неторопливо уходит в степь.
Со свежестью утра, сон отступает. С наслаждением взираю на просыпающую природу. На пучках травы сверкают капельки росы. После холода ночи, кузнечики разминают мускулистые лапки, пауки зависли в ажурных паутинах, в отдалении густая трава расходится в стороны, небольшое стадо буйволов лениво бредут в известном только для них направлении.
— Доброе утро, — слышу сонный голос друга. — Чего не разбудил?
— Тебя растолкаешь, храпел так, что все львы разбежались, — хмыкаю я.
— Ты вообще не спал? — приподнимается он на локтях.
— Не привыкать, — зеваю так, что хрустнуло за ушами и хлёстко щёлкнуло по затылку.
Семён выбирается из тесной пещерки, потягивается, улыбается восходящему солнцу, набирает горсть росы в ладони, умывается, фыркает от удовольствия.
— Интересные развалины, — оглядываясь, говорит он.
Я, так же выползаю наружу, разминаю затёкшие члены, смотрю по сторонам. Мы на обочине концентрически расположенных плит. Кое-где лежат, словно оплывшие свечи, длинные валуны.
— Ты знаешь, что это такое? — мне понятен рисунок из камня. — Это свастика.
— Чего? Фашистский знак? — удивляется и не верит друг.
— Вроде умный мужчина, а такую дурость говоришь, — я с сожалением качаю головой.
— Да, нет, я помню, свастика была задолго до фашистов, — смущается Семён.
— Очень задолго, — подтверждаю я. — Её использовали древние русы в амулетах и просто в обиходе, на вышивках, даже в письме. Но сдаётся мне, этой свастике десятки тысяч лет, когда эти самые русы ещё не появились.
— Может они были всегда, а вдруг они и сейчас где-то есть? — Семён одаривает меня светом серебряных глаз.
— Ну, да, в других галактиках, — фыркаю я и осекаюсь, после всего что увидели, эта мысль уже не кажется мне дикой.
Просыпается наша малышня. Первой выбирается Светочка, со сна щурит ясные глазки, за ней выползает Игорь, зевает во весь рот, демонстрируя белые клыки.
— Как хорошо! — улыбается девочка, смахивая с травы, искрящуюся под утренними лучами солнца, росу, брызгается в мальчика.
— Мы сейчас домой пойдём? — Игорь подходит к приёмному отцу.
— Скучаешь?
— Волчата, наверное, подросли, — грустно говорит он. — Как они там, без меня?
— Ждут тебя, — уверенно говорит Семён, трепет его по волосам.
— А я хочу к маме и папе, — Светочка заметно взгрустнула.
— Позавтракаем и пойдём, — успокаиваю я их.
Подкидываю в костёр дрова, нанизываю последние грибочки из подземного мира на прутики. Скоро пропитание придётся добывать самим, но я не беспокоюсь об этом, животных, в округе, много.
Не хочется покидать древние развалины, интуитивно чувствую благотворную энергию, исходящую из них. Даже трава внутри более густая, чем в округе, различное зверьё часто их посещает.
Спускаемся вниз, ребятню заставляем идти посередине, впереди я, сзади Семён, легко держит в руке боевой неподъемный топор. Я помню о степных львах, промышляющих где-то неподалёку, но могут быть и нечто страшнее любых хищников — люди.
Решаю выйти к морю, затем, надеюсь, легко найдём свой город. Но чем глубже входим в степь, тем неприятнее на душе, стебли становятся всё выше, а в них вплелись, раскинув колючие лапы, непролазные кустарники. Воздух наполнен всевозможными запахами трав и даже присутствие моря не ощущаю, а вроде оно близко. Хуже всего, часто пересекаем звериные тропы. Мы в охотничьих угодьях хищников, совсем не хочется попасться кому-то на обед.