Со следующим шагом Ава не спешила. И тут появился новый противник: старый Абрахам. Старый Абрахам был далеко не стар, а просто держал себя как старый брюзга и человеконенавистник с той поры, как научился сидеть. Никаких специальных видов на Корину грядку у него не было, он хотел отобрать ее из принципа. С какой стати он и все остальные должны уважать права этой соплячки только потому, что ее бабка застолбила когда-то эту полоску красной глины? Старый Абрахам в традиции не верил. Слишком уж много раз его перепродавали по весомым соображениям. Бегая туда-сюда по разным поручениям, Кора часто слышала, как он подбивал остальных поделить ее участок.
– А то все этой одной.
Все ей. Все три квадратных ярда.
Потом появился Блейк. Летом младший из Рэндаллов, Терренс, как раз решил, что им с братом пора чувствовать себя хозяевами плантации. Они закупили партию негров не то в Северной, не то в Южной Каролине. Шестеро из них, если агент не врал, были из племен фанти[4] и мандинго[5], то есть и телом, и темпераментом сама природа предназначила их для полевых работ. На плантации Рэндалла эти новички, и среди них Блейк, Пот и Эдвард, жили единым племенем и были не прочь поживиться тем, что плохо лежит. Терренс Рэндалл с первого дня записал их в любимчики, а Коннелли постарался сделать так, чтобы старожилы плантации это накрепко усвоили. Много ума не надо, чтобы не становиться у фаворитов на пути, когда они не в духе или когда, выпив всю брагу, буянят в воскресенье после работы.
Здоровый как бык Блейк, который ел и вкалывал за двоих, вскоре стал живым примером финансовой прозорливости Терренса Рэндалла. Одно потомство от такого молодца сулило кучу денег. Он постоянно затевал потасовки не только с дружками, но и с прочими, красуясь, поднимая пыль до небес и неизменно выходя победителем. Когда он пел, его зычный голос разливался над полем, и даже те, кто презирал его, начинали подтягивать. Человек он был поганый, но под звуки, которые извергало его тело, работа спорилась.
Покрутившись несколько недель на плантации, Блейк, подумывавший о том, что бы ему урвать на соседней, северной части поместья, решил, что Корина грядка отлично подойдет, чтобы держать на ней собаку. Солнце, ветерок, да в двух шагах – чего еще надо? Как-то после одной из отлучек в город он вернулся в сопровождении дворняги. Псина на плантации прижилась: пока Блейк был на работе, она болталась возле коптильни и от каждого шороха в ночи заходилась брехливым лаем. Блейк умел по мелочи плотничать – тут, вопреки обыкновению, агент, пытавшийся набить ему цену, не солгал. Для своей шавки он сколотил будку, которой перед всеми хвастался. Будку искренне хвалили, потому что она вышла на славу – ладный домик с правильными углами, дверцей на петлях и прорезными силуэтами солнца и полумесяца на задней стенке.
– Скажи, красота? – спрашивал Блейк у старого Абрахама. Ему вдруг понадобилось беспристрастное мнение.
– Работа тонкая. Там внутри, поди, и кроватка есть?
Блейк действительно стачал наволочку и набил ее мхом. По его мнению, лучшего места для будки, чем полоска земли рядом с его хижиной, было не найти. Раньше Кора была для него пустым местом, но теперь, когда она стояла рядом, он посмотрел ей в глаза, предупреждая, что он ее запомнил.
Кора пыталась взывать к тем, кто, как она знала, был в долгу перед ее матерью. Ее послали куда подальше. Бо, которую Мэйбл выходила после лихорадки, отдавая ей свой ужин и отпаивая бульоном с кореньями, пока несчастная не открыла наконец глаза, так вот, эта самая Бо, пробавлявшаяся шитьем, сказала, что свой долг вернула, причем с лихвой, а Коре посоветовала убираться к Иову, где ей самое место. Кора помнила, как после пропажи кое-какого садово-огородного инструмента Мэйбл обеспечила алиби Кальвину. Не сочини она тогда что-то в его оправдание, то Коннелли, известный заплечных дел мастер, своей плеткой-девятихвосткой спустил бы с Кальвина шкуру. А Мэйбл, если бы ее обман выплыл, грозила бы та же самая участь. Кора прокралась к Кальвину после ужина: помоги, умоляю! Он только отмахнулся. Мэйбл, кстати, говорила, что так и не дозналась, куда он сплавил пропавший инструмент.
Прошло какое-то время после того, как Блейк публично заявил о своих притязаниях, и однажды утром, когда Кора прибежала из хижины Иова проверить свою грядку, ее ждала неприглядная картина. Рассвет выдался холодный, и землю покрывала млечная роса. Внезапно она увидела, что осталось от ее ранней капусты. Выкорчеванные побеги, сваленные в кучу у крыльца Блейка, успели подвянуть. Землю перекопали и утрамбовали, так что получился двор вокруг собачей будки, которая торчала посреди ее грядки, словно барский особняк в самом сердце плантации. Псина, будто зная, чью землю захватила, высунула из будки морду, выказывая Коре свое презрение.