Глава 28
Мир сжался в кольцо. Вокруг нее. Кабинет без окон, бизнес-центр, все пространство в целом. Матильда больше не может думать ни о чем, не знает, что ей следует делать, а чего – нет, следует ли ей молчать или надо закричать.
Мысли замерли.
Все стало таким маленьким, таким ограниченным.
Она еще слышит невозможные слова Жака: не смейте говорить со мной в таком тоне. И последующий пятиминутный монолог, громкий возмущенный голос, предназначенный для других.
Жак перешел в наступление. И он не остановится. Матильде это известно. В спокойном беге времени что-то назревает, что-то, о чем она еще не знает. Ей надо разгадать его стратегию, предвосхитить его атаки. Мало сопротивляться и защищаться, сказал Поль Вернон.
Необходимо атаковать.
Наверное, уже четыре часа вечера. Или около того. Машинально Матильда считает, сколько времени осталось. Ее сознание словно отделилось от тела. Она видит себя со стороны: спина, вжатая в спинку кресла, руки, замершие на столе, наклоненная вперед голова – в точности та поза, в какой Матильда обычно анализирует цифры или изучает документы.
Если не считать того, что единственное, что она видит перед собой – это игральная карта.
Шкаф, этажерки, темные пятна на ковролине, длинная трещина на потолке, галогеновые лампы, вешалка для пальто, тумбочки на колесиках – она успела изучить каждую деталь своего кабинета. В одно утро. У нее было время вобрать все это, запомнить, каждый закуток, каждую отметину.
Предметы вокруг хранят неподвижность. И молчание. Прежде она и не подозревала, насколько предметы могут быть неподвижны и молчаливы. Насколько предметы всего лишь предметы. Для них естественно изнашиваться, портиться, разрушаться. Если никто к ним не прикасается, не переставляет, не трогает их. Если никто не заботится о них, не хранит, не оберегает.
Как и они, Матильда сослана в чулан, изгнана из чистого, открытого пространства.
Среди этого мертвого сборища случайных вещей она одна еще дышит. Но и она на пути к угасанию. Ничего другого ей не остается. Исчезнуть. Слиться со стенами, раствориться среди этой рухляди, превратиться в окаменелость.
Она покачивает ногой под стулом. Ничего не ускользает от ее взгляда. Она фиксирует все. Сознание необыкновенно обострено. Каждый жест, каждое движение: рука замерла в волосах, грудь, дыша, поднимается и опускается, мышцы бедра мелко трясутся. Легчайшее подрагивание ресниц. Ничто не может стронуться с места без того, чтобы она об этом не знала.
Ни внутри нее, ни вокруг.
Время сгустилось. Время покрылось амальгамой, склеилось, застряло в горле воронки.
Сейчас она выйдет из кабинета. С блокнотом под мышкой, торопливым шагом пересечет этаж, промелькнет здесь и там, вторгнется без предупреждения, без стука; она спросит: «Как дела?» или «Что новенького?», усядется напротив Эрика или Натали, будет смеяться, расспрашивать про их детей, созовет внеочередное собрание, решающее собрание, где объявит, что враждебности положен конец, что пришло время свободного творчества, что отныне рамок больше нет. Или: она сбросит туфли и пойдет бродить по коридорам, наугад, будет вести руками по стенам, затем войдет в лифт, нажмет все равно какую кнопку, будет распевать старые грустные песенки, никого ни о чем не спрашивая, будет смотреть, как работают другие, уляжется на ковровой дорожке, опираясь на локоть, будет курить и стряхивать пепел в горшки с цветами, не будет отвечать на вопросы, не станет обращать внимания на косые взгляды, будет улыбаться.
Матильда встает и, не закрывая за собой дверь, идет к лифту. Ей надо глотнуть воздуха. Подышать. Она нажимает на кнопку и подходит к зеркалу. Вглядывается в свое лицо.
Старая. Уставшая. За последние несколько месяцев она постарела на десять лет. Она не узнает себя.
Она больше не та женщина, какой была. Не победительница.
Перед входом в здание стоят курильщики; Матильда знает их. Всегда одни и те же. Они спускаются несколько раз на дню, по одному и группами, стоят кружком вокруг пепельницы, спорят о чем-то, иногда задерживаются подолгу. Впервые за долгое время Матильде захотелось выкурить сигарету. Почувствовать, как дым проникает в горло, в легкие, заполняет тело, анестезирует. Матильде хочется присоединиться к курильщикам, но она держится поодаль. Не очень далеко. В ярком свете она различает лишь их силуэты, темные костюмы, светлые рубашки, блестящие туфли. До нее долетают обрывки их разговоров – обсуждение норм ИСО[5] и процедур сертификации.
Эти люди каждый день надевают свои маски и идут на работу. Они движутся в одном направлении, преследуют общую цель, говорят на одном языке, входят в одно здание, садятся в те же лифты, обедают за одним столом; они связаны одним коллективным договором, у них есть работа, статус и зарплатный коэффициент, они платят социальные взносы, копят отгулы и переработанное время, чтобы истратить их в следующем году, они получают возмещение транспортных расходов, а в конце года подают декларацию о возврате налога.
Они работают.
Здесь, на этих десяти этажах, их три сотни.
А повсюду их миллионы.
Эти люди в масках не желают больше признавать Матильду, они курят сигареты, даже не глядя на нее. Докурив, они бросают окурки на землю и возвращаются в здание.
Глава 29
Поднявшись в кабинет, Матильда бросила взгляд на Рыцаря Серебряной Зари. Он не двинулся с места. Ни на волос. Он сохранял ту же гордую позу: выпрямившись навстречу ветру, грозя врагам своим щитом. Матильда мысленно подвела промежуточный итог сегодняшнему 20 мая: Жак без какого-либо предупреждения переселил ее в «конуру» и бросил трубку, объявив во всеуслышание, что она его оскорбляет.
Она подумала, что 20 мая стал днем хаоса и жестокости. Ничего общего с тем, что ей предсказали.
Когда Матильда захотела воспользоваться компьютером, тот не отозвался. Не работала ни мышь, ни клавиатура.
Рыбки утонули. Экран почернел.
Матильда нажала одновременно клавиши ALT и F4, чтобы перезагрузить машину. Дождалась, пока компьютер отключится на несколько секунд, прежде чем начать перезапуск системы. Матильда припомнила все «горячие клавиши», мысленно составила список тех, которые она знает, – начиная с ALT и CTRL, – позволяющих копировать, вставлять, сохранять. Интересно, существуют ли похожие опции для повседневной жизни, дающие возможность идти быстрее, избегать проблем, относиться ко всему легко.
Матильда подумала, что минуты ожидания загрузки компьютера – когда он жеманно демонстрирует свою медлительную волю, – эти минуты, которые раньше раздражали ее и приводили в ярость, сегодня ее укрепляют.
Ожидание машины заполняет ее время.
Матильда смотрит на экран; руки замерли над клавиатурой.
Со звуковым сигналом, похожим на гонг, появляется сообщение об ошибке. Матильда вздрагивает. Читает, но не может понять написанное. Перечитывает еще раз.
Системная библиотека user32.dll перемещена в памяти.
Работа приложения будет нарушена.
Перемещение произошло из-за того, что библиотека C:\Windows\System32\HHCTRL.ocx заняла область адресов, зарезервированную для системных DLL Windows.
Обратитесь к поставщику за новой версией библиотеки.
Матильде хочется плакать. Вот здесь, прямо сейчас. Никто бы ее не увидел. Никто не услышал. Зарыдать, не сдерживаясь, без стыда, дать своей боли излиться на клавиатуру, проникнуть между клавишами, просочиться в контур. Но она знает, к чему это приведет. Что будет потом. Стоит открыть ящик. Стоит дать себе волю. Она знает, что эти слезы вызовут другие слезы, напомнят ей о других слезах, что у них будет тот же соленый привкус. Когда она плачет, ей особенно остро недостает Филиппа. Отсутствие Филиппа она ощущает внутри себя, словно атрофированный орган, по-прежнему причиняющий боль.