Эмили Дюпон быстренько прочла ей свою карточку № 12, в которой «Буиг Телеком» благодарил Матильду за ее любезное сотрудничество, и сказала, что перезвонит в более подходящее время и ознакомит ее с новыми предложениями.
Когда Матильда вышла из здания, шел дождь. Мелкий дождик, грязный от выбросов близких заводов, насыщенный испарениями толпы. Матильде показалось, что местами тротуар уходит у нее из-под ног, или это ноги подгибались под грузом ее капитуляции. Ее неудержимо притягивало к земле, словно ее тело разучилось держаться прямо. На мгновение она представила себя падающей как подкошенная на асфальт, будто ее ударило током. Однако нет.
Ей припомнилась песенка, которую они когда-то так любили, они с Филиппом: «On and on, the rain will fall, like tears from a star, on and on the rain will say, how fragile we are, how fragile we are[6]». Матильда подумала, что она всего лишь темный силуэт среди миллионов других силуэтов, скользящих по мостовой. И еще она подумала, что идет очень медленно. Раньше до метро она бежала бегом, даже если на ней были каблуки в десять сантиметров. Раньше она прикидывала: если поспешить, то она успеет на VOVA, что подходит в 18:40.
Кафе уже закрылось; снаружи можно было видеть гладкую пустую барную стойку и перевернутые стулья, поднятые на столы. Матильда задумалась, не уехал ли Бернар в отпуск: слишком прибранным казалось кафе. Она разговаривала с Бернаром сегодня утром, и в обед тоже, и, возможно, он сказал ей об этом, но она его просто не услышала.
Какой-то мужчина слез со скутера и направился к ней. Он снял шлем и теперь смотрел прямо на нее. Он хотел пригласить ее выпить стаканчик, или чашку кофе, он настаивал, он говорил: пожалуйста. Вы необыкновенная.
Внезапно Матильде опять хочется плакать. Не сдерживаясь расплакаться перед этим мужчиной, чтобы он понял, что нет, в ней нет ничего необыкновенного, наоборот, она не более чем мусор, ущербная часть, отторгнутая целым, отброс. Он по-прежнему настаивал: ваша фигура, ваши волосы, я так хотел бы выпить с вами.
Мужчина был симпатичным; он улыбался.
Матильда сказала: я сейчас немного в расстроенных чувствах; он ответил: тем более. Это вас развеет, и вы перемените свое настроение.
Матильда продолжала идти вперед; он шел за ней. В конце концов он протянул ей свою визитку: позвоните мне как-нибудь, когда захотите, я уже давно обратил на вас внимание, я знаю, что вы работаете неподалеку, позвоните мне, все мои номера я вам дал.
Матильда сунула визитку в карман и попыталась ему улыбнуться. Он еще какое-то время стоял, держа шлем в руке, и смотрел ей вслед.
После смерти Филиппа у нее были мужчины. Немного, но были. Возможно, что и в самом деле мы любим лишь однажды. Никого нельзя заменить. Когда-то давно она прочла эту фразу в книге, и тогда едва ли задержалась на ней. Она осталась тонким отзвуком. Но каждый раз, когда Матильда расставалась с мужчиной, которого она думала, что любила, эти слова всплывали в ее памяти. За десять лет у нее случались романы, они проходили по краю ее жизни, почти за бортом; ее дети о них не догадывались. И в глубине души она этими связями не дорожила. Каждый раз, когда речь заходила об общей квартире и общем времени, о том, чтобы идти дальше одним путем, Матильда уходила. Больше она не хочет. Наверное, такое возможно только в беспечные двадцать лет: жить вместе, дышать одним воздухом, каждый день делить постель, ванную, наверное, это приходит лишь однажды, а затем ничего в этом роде уже невозможно, невозможно начать заново.
Матильда входит на станцию и поднимает глаза на электронное табло. Предыдущий поезд только что ушел. Следующий отменили.
Среди линий парижского метро ветка D, вероятно, удерживает рекорд по числу технических аварий, забастовок, сумасшедших пассажиров, литров мочи, неразборчивых объявлений, ошибочных указателей.
Ей придется ждать полчаса. Стоя.
Матильда поднимается по лестнице и переходит на линию B.
Зал ожидания ровный и гладкий. Несколько месяцев назад отсюда убрали все лишнее, но на полу до сих пор видны следы того, что здесь стояло раньше.
Железнодорожная служба запретила любые закрытые конструкции на сетях Иль-де-Франс, чтобы они не становились прибежищем для бездомных. По крайней мере, так было заявлено.
Чуть подальше на платформе в начале зимы установили что-то вроде гигантского тостера. От его красной раскаленной решетки на метр вокруг расходились волны тепла. В холодное время года пассажиры толпятся около него, протягивают к нему руки, чтобы согреться. Однако и сегодня, весенним вечером, по странному совпадению, люди сосредоточились возле этого агрегата, пусть и не работающего.
Матильда только что подала заявление об уходе. Она не испытывает ни сожаления, ни облегчения. Разве что ощущение пустоты.
Стоя в стороне, Матильда разглядывает людей: на усталых лицах читается раздражение, губы сложены в горькую складку. Поезд FOVA отменен; приходится ждать. Матильда думает, что каждый в этой толпе, и она в том числе, причастен к некоему знанию, о котором другие не догадываются. Почти каждый вечер, бок о бок, в гигантском потоке воздуха, они ждут прибытия поездов с нелепыми именами. Однако это не сплачивает их, не протягивает между ними никаких нитей.
Матильда достает визитную карточку, которую ей вручил незнакомец на улице. Его зовут Сильвен Бурден, он работает на коммерческом предприятии – фирма «Pest-Control». Под логотипом курсивом уточнялось направление деятельности организации: «Уничтожение вредителей, тараканов, клопов, муравьев, мышей, крыс, голубей. Дезинфекция, дезинсекция».
Матильда чувствует, как в ней поднимается волна смеха. И тут же гаснет. Не будь она такой усталой, она бы, не сдерживаясь, от души расхохоталась. Мужчина ее двадцатого мая оказался профессиональным уничтожителем паразитов.
А она его не узнала, прошла мимо, отказалась выпить с ним стаканчик. Не остановилась.
Глава 40
Это не просто. Каждый раз, когда он садится в машину, от запаха Лилиных духов у него переворачивается желудок. Даже несмотря на постоянно приоткрытые окна. Запах становится еще сильнее, когда он наклоняется к пассажирскому сиденью: здесь он буквально въелся.
Надо почистить салон машины. В ближайшие выходные.
Тибо вспоминает, как однажды он оказался у Лили очень поздно ночью. Около полуночи она позвонила ему и попросила приехать прямо сейчас. Едва он вошел, как она принялась его раздевать, и они, не говоря ни слова, занялись любовью. Потом они лежали рядом на кровати; в темноте ее тело казалось таким белым, что почти светилось. Постепенно ее дыхание выровнялось, и Тибо подумал было, что она уснула. В который раз он почувствовал себя обманутым, смятым. Одиноким.
Затем, подчиняясь странному порыву, он в тишине дотронулся до ее лица. Ее лицо было мокро от слез. Тогда Тибо сжал ее руку, лежащую на покрывале.
Он не умел ее любить. Не умел заставить ее смеяться, почувствовать себя счастливой.
К его любви примешивались его сомнения, его отчаяние; его любовь произрастала из самой печальной части его души, из трещин его сердца, из пульсации его ран.
Он любил ее с постоянным страхом ее потерять.
Поступило новое сообщение с базы: женщина тридцати двух лет, легкие признаки невралгии. Срочность вызова классифицировалась как средняя.
Чтобы уточнить, как проехать к новому адресу, Тибо достал карту из ящика для перчаток. На часах было 18:35; если повезет, этот вызов станет на сегодня последним. На дорогу у него ушло двадцать пять минут. Парковочное место перед многоэтажкой освободилось как раз в тот момент, когда он подъехал.