…И вот я опять резко свернул в заросли. Мы с Адолят спрыгнули с телеги, обняли потные морды коней, чтобы они не храпели и не ржали. Мимо нас по дороге с грозным шумом и лязгом промчалась пестрая толпа всадников. В просветы между кустами я разглядел увешанного оружием толстяка в высоком, как трон, седле. Не Кадыр-байбача и не Додхо, а Салим! А басмачи все еще не давали о себе знать.
Приотстав от остальных, трясся на неоседланной кобыле младший из братьев Адолят. Потом прогромыхала большая арба, переполненная людьми. Они что-то кричали, размахивая руками. Я узнал их — и больше по голосам, чем по промелькнувшим лицам — это были аксакалы благородного семейства Курбановых. Особенно резко выделялся тонкий нервный голосишко Назимбая.
— Они с ума посходили! — сказал я. — Видишь? И все из-за хурджунов. Ты забудь, что они твои родственники. И золото, и наших родственников надо выбросить из сердца. Иначе зачем тебе новая жизнь?
Адолят ткнулась мне в спину лицом.
— Ладно… Как скажете, так и будет…
В конце концов нам удалось добраться по бездорожью до подъема на Большой перевал. Не такой он был и большой, одно только название. Теперь нужно было немедленно освободиться от телеги с хурджунами, ведь на перевале кто-нибудь да ждет нас — или Додхо, или Кадыр, или оба разом, а может, еще какая-нибудь неизвестность. Мы взбирались по узкой, похожей на тропу дороге и ужо были где-то на середине подъема. Я выискивал место поудобней, куда можно было бы ухнуть все хурджуны.
Тем временем нас опять увидели там, внизу. Послышались далекие крики. А я как назло не мог найти подходящего места. И нужно-то что? Хороший обрыв и чтобы внизу были густые заросли, чтобы сверху не сразу увидели, что именно вывалилось из лопнувших хурджунов. Чтобы сначала добрались до этих мешков, чтобы началась неразбериха, которая всегда съедает уйму времени. А кто время потерял…
Пока я вытягивал шею и лихорадочно выискивал обрыв понадежней, получилось так, что время потерял именно я. На узкой горной тропке, впадающей в дорогу, как ручей в реку, появился отчаянно спешащий ослик, на нем — два человека. И тотчас загудело могучее:
— Эй, Артык! Брат мой!
Я выхватил из-за пояса наган, взвел курок. Адолят принялась настегивать коней концом вожжи, они послушно и с натугой потащили телегу вверх.
— Артык-ака, брат мой! Подожди! — гудел бас.
Значит, оба здесь. И Коротышка, и тот самый, который ловко перепрятал хазу в Чорбаге и убил двоих дехкан ни за что ни про что. И будь я проклят, если имя его не Хасан.
Я поднял наган двумя руками, прицелился. И на пляшущую мушку поймал… моего многострадального деда! Не Хасана, не Коротышку! Бандит прятался за его спиной и держал нож у старческого напряженного горла.
— Ах ты, шакал! — прошептал я в отчаянии.
Коротышка перехитрил всех.
— Отпусти наган, брат. Брось его под ноги моему ишаку.
Адолят сжалась в комочек, забыв о вожжах. Лошади стали.
— Салам алейкум, Коротышка. — Я опустил наган. — Как здоровье?
— Хорошее здоровье, брат, совсем как твое. Бросай наган, да побыстрее.
— Убегай, внучек! — просипел дед, боясь шелохнуться. — Брось ты меня! Убегай в свою Сибирь со всеми хурджунами! Я вижу, рядом с тобой сидит девица…
— А вы молчите, Рахим-бобо. — Коротышка был спокоен. Он все рассчитал, взвесил и вот вышел напрямую. — Прирежу ведь.
— Отпусти деда, Коротышка. И мы поделим хурджуны. Нас здесь четверо. Ты получишь по справедливости — четвертую часть.
От такой наглости лицо Коротышки дрогнуло.
— Наган бросай! — оглушительно рявкнул он, и небесной чистоты лезвие легонько полоснуло но старческой коже.
Брызнула кровь. Адолят вскрикнула.
— Сволочь! — завопил я. — Попадешься мне в руки. — И я забросил наган в заросли, сползающие к обрыву. — Все! Нету нагана! Убери нож!
Адолят не выдержала вида крови, заголосила:
— Отпустите! Зачем вы его так! Кровь течет!
— Дедушка! — кричал я. — Не умирайте! Что он сделал с вами?!
— Живой я, внучек, еще живой! — сипел с натугой дед. — Род продолжи, внучек! Убегай вместе с девицей и с хурджунами…
Коротышка ударил кулаком его по спине.
— Замолчи, старый дурак. — А мне приказал: — Лезь на скалу. Быстрей! Вон на ту!
— Убегай! — выстонал дед и снова получил по спине.
— Пополам, Коротышка!
Я попятился от телеги. Адолят вцепилась в мою руку — и ни на шаг от меня.
— На скалу! — басил в полную мощь Коротышка, подставив острие ножа к подбородку старика. — Быстро!!! На самый верх!
— Оставь хоть один хурджун, Коротышка!
— Пусть шайтан тебе оставляет!
Выдержка у него была сумасшедшая. Не трогаясь с места, наблюдал, как меня подсаживает Адолят, как я карабкаюсь на скалу, обработанную кирками и зубилами. В нормальной обстановке я не мог бы подняться и на два метра по такой гладкой стене, но сейчас меня несло вверх, будто на крыльях. Я спасал жизнь единственному родственнику, может, поэтому растроганный до слез аллах затащил меня почти к верхушке скалы. А когда дед был спасен, аллах лишил меня своей милости, и я повис на гладкой поверхности, боясь шелохнуться.
— Ведь увезет! — заплакал дед. — Все увезет!
Я понял, что бандит уже на телеге, и заорал, рискуя сорваться вниз:
— Хоть один хурджун отдай, Коротышка!
Я с трудом поворачивал голову то вправо, то влево. Кто появится быстрей — басмачи или родственники Адолят? Что-то надо делать. Но что? Кто бы подсказал…
Коротышка тем временем разворачивал телегу, свирепо дергая за вожжи, раздирая губы коням. Трудно было развернуться, он измучился.
— Отдохни, Коротышка! Подари хоть один хурджун! Тот, который ты все равно потеряешь! В нем одни тюбетейки! Неужели жалко? Хоть один хурджун!
— Для тебя, шакал, ничего не жалко. Придешь ко мне за кордон, там и получишь тюбетейку.
Он погнал было телегу под уклон, но навстречу ему уже поднимались всадники, и впереди — многоголовая гидра на тряской арбе. Увидев телегу, семейство Курбановых разом загалдело, и Коротышку как ветром сдуло. Он шустро полез по камням прочь от дороги. Я даже разглядел жгуты грязи на его потной шее и многочисленные дыры на шелковом халате. «Ведь так и уйдет», подумал я, и моя нога сорвалась с опоры. Адолят где-то внизу вскрикнула, дед жалобно засипел.
Напрягая мышцы, я нашаривал ногой по стене, вот нашел малый выступ, перевел дыхание. Коротышка мельком взглянул на меня и полез дальше, шумно дыша.
— Тюбетейки забыл, Коротышка! — завопил я ему вслед, и снова моя нога сорвалась.
Я по миллиметрам сползал, вжимаясь в камень, переливая центр тяжести и все тело, как моллюск, из одной мельчайшей трещины в другую мельчайшую впадину, проклиная тех добросовестных трудяг, которые довели дикую скалу до такого пакостного состояния. Нет, мне проще лезть дальше вверх, а не вниз.
— Дедушка, Адолят! — крикнул я, не видя их. — Уходите скорей! Бегите в город! По нижней тропе убегайте! На большом перевале басмачи, наверное…
— А ты, внучек! Как же ты?
— А я поверху…
— В Сибирь уйдешь?
— Ждите меня дома! Поняли?
— Ладно, ладно, — послышалось внизу. Непонятно было, кто ответил — девчонка или старик.
Я медленно полез наверх, и, когда достиг гребня скалы, на дороге уже не было ни деда, ни моей будущей жены.
А благородное семейство тем временем, как мухи, облепило телегу. Толстяк Киримбай рыдал, стараясь обнять все хурджуны сразу. Тощий Алимбай терся мокрыми, в слезах радости, щеками о пыльные и колючие бока хурджунов. Назимбай же с безумными воплями прыгал на верху воза. Затюканный жизнью, обычно печальный отец моей будущей жены Абдураим и солидный, степенный Махмудбай заливались счастливым детским смехом, подпрыгивали и хлопали себя по бокам. Салим гнусаво выкрикивал что-то воинственное и нечленораздельное и подбрасывал вверх свою баранью шапку, пока она не улетела в ущелье.
Что с ними станет, когда они узнают, какие сокровища спрятаны в хурджунах?