— Русский обычай, — потом, потом, — замахал руками Чень. — Пожалуйста, садитесь. Ешьте, пейте, пожалуйста.
Лю Домин с поклонами усадил Мотькина рядом с Зацепиным и подал на первое сладкие пирожки, приготовленные на каком-то пахучем сале. Чень торжественно плеснул крутого кипятку из чайника в маленькую чашечку и начал нюхать пар, потом осторожно отхлебнул.
— Китайский чай, — пояснил Хакода.
Кощеев увидел на дне своей чашечки щепотку чая. Лю в глубоком поклоне наполнил его чашечку кипятком.
— Нюхать? — спросил Кощеев.
Хакода засмеялся:
— Можно пить.
Мотькин съел три пирожка и шепнул Зацепину:
— Русское брюхо все вытерпит.
Чжао разлил из нагретой бутылки темного стекла по крохотным рюмкам. Русским солдатам налил в посуду пообъемистей — в металлические чашки, выкрашенные красным лаком.
— Шоу-шоу, хорошее вино, — сказал Чень. — Из индийской пшеницы. Пить надо. Веселым быть надо.
Мотькин посмотрел в сторону костра. Там что-то шипело и выливалось из-под крышки в огонь.
— Суп подадут последним блюдом, — сказал Хакода. — Суп всегда — самое вкусное блюдо.
На второе был рис с мелкими кусочками мяса и острым соусом.
— Вкусно, — похвалил Зацепин и толкнул Мотькина в бок локтем. — Сходи за водой.
— Слушаюсь, — Мотькин и не подумал вставать.
Зацепин посмотрел на Кощеева и сам пошел к ручью.
— А говорили, половина китайцев помирает с голоду, — сказал Мотькин.
— Что? — не расслышал старик.
— Да я так, про себя…
Зацепин принес в стеклянной банке воды и опять принялся за рис, прихлебывая ключевой водой. Китайцы смотрели на него с недоумением, если не с ужасом.
— Как можно? — не вытерпел Чень. — Ведь холодная! Вода!
Кощеев был уже сыт, но Лю подал четвертое блюдо: аппетитные куски жареной свинины, присыпанной чем-то белым.
— Вот так пир горой, — пробормотал Кощеев, высматривая кусок мяса поменьше.
Мотькин попробовал новое блюдо, и глаза его округлились. Ему дали запить и водой и чаем.
— Кто в свинину вбухал сахару? — сердито спросил Мотькин.
Чень и Хакода разом улыбнулись.
— Китайская еда, — объяснил Чень. — Хорошая еда. Даже японским солдатам нравилась.
Лю замычал, двумя руками показывая вверх — он успевал менять блюда и поглядывать по сторонам. С наклонной скалы, возле которой стояли обе машины, посыпались мелкие камни. Чжао протяжно закричал, а Зацепин нервно скомандовал:
— Рассредоточиться!
Но все еще до команды бросились в заросли кустарника, под защиту камней. Лю Домин тащил на себе не успевшего подняться с подушки старика. Кощеев, дожевывая, прилаживал винтовку на каменной глыбе.
На верхушке скалы появился человек, увешанный тяжелыми матерчатыми сумками. Встав на колени, он заглянул вниз.
Кощеев прицелился и выстрелил. Было видно, как пуля взорвалась облачком каменной пыли у самых колен человека.
Старик вцепился слабыми смуглыми ручонками в винтовку Кощеева, запричитал испуганно, путая русские и китайские слова.
— Нельзя стрелять, — сказал Хакода. — Тот человек на скале — очень ценный. Он смертник. Господин шеньши недоволен.
— Не видите, чем он увешан?! — разозлился Кощеев.
Хакода сложил рупором ладони и выкрикнул заготовленные слова. Человек на скале взмахнул руками и прыгнул. Он падал спиной вниз, растопырив руки и ноги. Все онемели.
В могучем всплеске оранжевого пламени разлетелся на куски роскошный «датсун». Густой яростный взрыв взметнул пыль, опавшую листву. Кощеев затряс головой — заложило уши. Что-то катилось по камням, дребезжа. Что-то, объятое дымным пламенем, падало, кружась. Жалкий уродец «кляво» не устоял на своих слабых ногах. Опрокинутый взрывной волной, перевернулся несколько раз, размалывая с хрустом стекло, и замер на боку, вращая мотоциклетными колесами.
— Почему в машину?! — пробормотал Мотькин. — Мог бы и в нас… — Лицо его было серым, почти синюшным. Зажав пальцами нос, он «продул» уши. — Слышь, братцы? Мог бы и в нас?!
Зацепин и Чень разглядывали в бинокли скалы и лес.
— Вот тебе и зверь с пятачком, — зло произнес Кощеев. — Сидели бы сейчас у бога за пазухой, не дожевав.
Подошли к горящим останкам лимузина. Посудили-порядили. Всем было ясно, что смертник свалился на машину не сослепу, не сдуру. Выбирал же цель! Вот чем обернулись призывы Ченя и Хакоды к фанатикам… Почти каждый из мирноделегатов и бойцов встречался с ними или был наслышан о японских отчаянных вояках, которые по приказу или добровольно становились смертниками. Решили: значит, приказ был дан смертнику тогда, когда все были еще в машинах. И приказ тот выполнен с пунктуальной точностью.