Когда отец ушел на фронт, тетка взяла мальчика на полное попечение. Одно смущало тетку:
— Уж больно ты, малый, рыжий…
Мальчишки в деревне смеялись:
— Рыжий — к солнцу ближе.
Потом настало невеселое время. Фронт придвинулся к Яблонькам.
В избе было холодно. Долгими предзимними вечерами Волька крутил жернов ручной мельницы, перемалывал зерно, спасенное из горевшего амбара. Тетка пекла лепешки на воде.
Однажды на несколько дней в деревне остановилась военная часть, шедшая на передовые позиции. Подружился Волька с сапером дядюшкой Лагуновым. Все умел делать сапер, и этим напоминал он Вольке отца. Он мастерил табуретки, вырезал из фанеры петушков, лагуновские глиняные свистульки пели на разные голоса. Волька устраивал такой пересвист, что тетка затыкала уши и уходила к соседям. А Лагунов говорил мальчику:
— Эх, Волька, кабы не война, кабы мирная жизнь сейчас. Взял бы я тебя с собой на Каспий — родина там моя. Ты море не видел? Ширь-то, ширь какая… Красота ненаглядная. Мы — Лагуновы — потомственные рыбаки.
И, помолчав, спрашивал:
— А знаешь ли ты, сколько матерая белуга весит?
Волька пытался угадать:
— Здоровая, верно, не меньше пуда…
— Сразу видно, что соленой воды не пробовал… В хорошей белуге сто пудов веса.
Волька свистел от удовольствия. А Лагунов восхищенно спрашивал:
— А сколько, думаешь, в белуге длины?
Волька силился себе представить громадную рыбину и, боясь ошибиться, говорил:
— Надо думать, не меньше стола.
Лагунов смеялся и спрашивал опять:
— Еж-рыбу видал?
И принимался рассказывать про еж-рыбу, про молот-рыбу, про чорт-рыбу. Мальчик слушал, затаив дыхание.
Ночью Вольке снилось море, почему-то похожее на деревенский пруд. Диковинные рыбы плыли мимо Вольки, блистая чешуей, и глядели на него мутными глазами.
Навсегда сохранились в благодарном мальчишечьем сердце воспоминания о Лагунове и его рассказах.
С тех пор Вольку потянуло на море.
…А время шло своим чередом. Кончилась война, с фронта стали возвращаться солдаты. Но среди них не было волькиного отца — смертью храбрых пал он на полях далекой Померании. Мальчик дал слово стать таким же, как и отец, — храбрым, умелым.
Одиннадцатилетний Волька отлично пас лошадей в ночном, бесстрашно лазил по деревьям, прыгал с обрыва в Волгу вниз головой. Он слыл неплохим бегуном, ловким городошником.
Однажды Волька вбежал в избу радостный и возбужденный, с конвертом в руках…
— Ответил, ответил…
— Кто ответил? — испуганно спросила тетка.
— Дядя Лагунов, с Каспия. Помнишь, у нас гостил?
— Как не помнить. Хороший человек — дай бог ему здоровья.
— Меня к себе зовет, на море. Я ему писал, что отец погиб.
— Тебе, Волька, еще учиться надо.
— А дядя Лагунов меня и зовет к себе учиться — у них там школа юнг открывается.
Вечером уже вся деревня знала, что Волька Салаженков собирается ехать на море, в школу юнг. Мальчишки глядели на него с нескрываемой завистью. Девчонки преисполнились к Вольке такого уважения, что обращались к нему только на «вы». Так и спрашивали:
— Вы не скажете, Воля, говорят, на море вода соленая?
— Точно, — важно отвечал Волька.
Ходить он стал вразвалку, как и подобает моряку. Закурил бы и трубку, если б не боялся теткиного гнева. Сердить тетку было никак нельзя — она еще колебалась: отпускать Вольку за тридевять земель на море или не отпускать.
Все решилось, когда Лагунов прислал тетке длинное письмо и деньги — на дорогу Вольке.
Тетка поплакала и отпустила. Это было как раз вовремя. Девчонки уже ехидно спрашивали Вольку:
— Не раздумали ехать?
Волька испытывал сильное желание оттаскать девчонок за косы, но сдерживал себя и сквозь зубы цедил:
— Отплытие задерживается по непредвиденным обстоятельствам.
Вскоре на деревенском сходе тетка сама объявила о том, что Волька едет в морскую школу. Девчонки замолчали.
Вечером в воскресенье Волька надел шапку набекрень, взял старую отцовскую гармонь, вышел на улицу и заиграл. К дому Салаженковых со всех улиц сбежались ребята. Изо всей мочи Вольна пел под гармонь:
Под песню вся ватага двинулась по улице. Мальчишки дружным хором подхватывали слова: