Я был категорически против назначения Н. А. Ерохина на должность начальника ВСБ, но не менее упрямый и не привыкший выслушивать доводы своих оппонентов адмирал С. П. Попов решил по-своему. В долгой совместной работе между
С. П. Поповым и Н. А. Ерохиным установились тесные приятельские отношения, а покладистость Н. А. Ерохина начальству была люба, и Н. А. Ерохин был утвержден. Что касается заверения заместителя министра и начальника управления кадров министерства: «Поможем», — так и остались пустыми словами — не вняли они моим доводам о вреде узурпаторских действий адмирала С. П. Попова.
С С. П. Поповым я был знаком в силу своих служебных обязанностей в течение более 15 лет, с того момента, когда он был зачислен в состав ВСБ ВНИИЭФ еще в чине капитан-лейтенанта. На моих глазах проходило его служебное продвижение и присвоение ему очередных воинских званий. На мой вопрос замминистра П. М. Зернову (представился такой случай): удачно ли принято им решение с назначением С. П. Попова в только что принятую от Минавтотранса артель, утопающую в грязи и не имеющую нужной производственной базы для разработки подвижных средств, на должность руководителя конструкторского коллектива, ведь он никогда не работал конструктором, — Павел Михайлович тогда ответил шутя: «Посмотрим, ведь он моряк, авось и выплывет из этого болота и осушит его, в придачу — упрям, как бык, глядишь и преодолеет то, что другим, более грамотным, может оказаться не под силу».
Во всех организациях, куда назначался С. П. Попов руководителем, отмечался железный порядок: и в оформлении рабочих помещений, и в дисциплине поведения и исполнения, и в технологических процессах. До назначения в нашу систему С. П. Попов был командиром морского катера, и корабельный порядок наводился им в дальнейшем и в сухопутных подразделениях, куда он назначался командиром, именно, «командиром», а не руководителем. Идеальный порядок в производственных помещениях КБ АТО с цветами на рабочих местах, с вольерами цветных попугайчиков, с любовью и красиво оформленными местами отдыха — курилками — все обустраивалось и поддерживалось на должном уровне в приказном порядке, как на корабле. И не удивительно, что за 4–5 лет утопавшее в грязи предприятие превратилось в «Предприятие высокой культуры», на котором, в числе первых из всех предприятий нашего министерства, была установлена на проходной автоматизированная система выдачи пропусков.
По своему характеру С. П. Попов был весьма эмоционален, за порядок во всем переживал всей душой и страстно реагировал на отклонение от нормы и виновных подвергал серьезным наказаниям, доходило до публичных оскорблений. Свои разносы, вплоть до неприкрытого хамства, в пылу критики недостатков он предназначал, в основном, руководящему составу КБ и опытного производства, по отношению к рабочим такое случалось весьма редко.
После того как пыл эмоционального возбуждения спадал, он приходил на место работы оскорбленного и приносил искренние извинения за свою несдержанность и грубость при разносах за провинность, а порой и за напраслину (по навету злопыхателей и доносчиков, которые были во всех подразделениях). Со временем оскорбительные выходки адмирала стали восприниматься как само собой разумеющееся, и на его весьма оригинальные действа обиды никто не держал (по крайней мере никто публично не возмущался), но поддержанию порядка они способствовали.
Художества адмирала, как правило, имели место на диспетчерских совещаниях по ходу выполнения плановых работ, на которые приглашали и меня, где я и был свидетелем весьма неприятных и непривычных для слуха разговоров. После нескольких таких совещаний я пытался под всякими предлогами их избегать. Таким образом, «высокая культура» была заметна «свежим» людям лишь по вывеске и внешнему лоску, фасаду, а держалась она на командном окрике.
В первые два года отношения с адмиралом у меня сложились корректные, самые доброжелательные. Я регулярно докладывал ему о ходе формирования подразделения и его отделов, обучения личного состава, оснащения техникой, о подготовке к предстоящим работам, о первых результатах, о своих предложениях по дальнейшему развитию подразделения, названного комплексом № 3. При необходимости я обращался к нему за содействием в решении трудных вопросов и получал помощь. По некоторым вопросам, решения которых агрессивно навязывались адмиралом (чаще всего по кадровым вопросам), особого противодействия я старался не оказывать, зная наперед, к чему они могут привести. Но когда дело доходило до несуразного командования (видимо, с чьей-то подачи) нашими производственными делами, я упорно отстаивал свою точку зрения, не соглашаясь с навязываемыми неграмотными решениями, дело доходило до разговоров на повышенных тонах и накал страстей доходил до такого состояния, что появлялось желание плюнуть ему в лицо. Скоро я понял, что доказывать истину в споре — бесполезное дело, и стал применять другую тактику: когда адмирал в своем возбуждении доходил до черты, за которой посыплется брань, я молча поворачивался и уходил от него. Это на него действовало вроде холодного душа, как правило, через несколько минут он остывал и бросался меня догонять, чтобы вернуть для продолжения прерванного разговора, но уже в достойном человека тоне. Об ущемленном самолюбии приходилось забывать, чтобы не нанести ущерба делу.