Надо отдать должное корреспондентской настойчивости Бориса Коновалова — поняв свою оплошность, он с завидной оперативностью съездил в Москву и привез письменное разрешение. Но и тут он допустил недоработку (не его вина, что он далек от бюрократической казуистики в режимных делах, какую привили нам с первых дней деятельности в системе Минсредмаша), — в допуске нет указания на ознакомление с конструкцией термоядерного заряда, тем более на его фотографирование. Пришлось помочь ему в этом деле — не гонять же его еще раз в Москву. Но разговор мой по ВЧ-связи с руководством режимных органов министерства закончился запретом на ознакомление корреспондента с ядерным зарядом. А остальное все было разрешено и описывать и фотографировать, даже процесс подвески заряда к опускной трубе на буровой установке. Ну а что секретного представляет по внешнему виду спецзаряд: это труба диаметром 250 мм и длиной около 3-х метров. Снизу — полусферический оголовок, а сверху — конический наконечник с флянцем на конце, с помощью которого на четырех болтах крепится к опускной трубе. Через два отверстия-паза в коническом наконечнике выходят кабели управления подрывом и физизмерений, которые крепятся к торцу заряда с помощью гермовводов. Вот и все.
Допуская корреспондента на все работы, кроме окончательной сборки спецзаряда, вплоть до заседаний Государственной комиссии, в доверительной беседе с ним я просил, чтобы он в своих повествованиях писал лишь то, что он видел и слышал без корреспондентских приукрашиваний, в противном случае обещал ему выступить в другой газете с разоблачением неправды, если таковая появится в «Известиях». А основанием для такого предупреждения было появление в «Комсомольской правде» статьи ее корреспондента Володи Губарева (ныне корреспондент «Правды»), который залихватски накатал такую галиматью в освещении работ, связанных с глубинным ядерным взрывом в Тюменской области в 1967 году, целью которого было создание емкости в глинистом пласте, что стыдно было за газету, печатающую вранье. Кстати, эксперимент этот ничего хорошего не дал, кроме солидных разрушений в близлежащих поселениях, да напрасных затрат. Но об этом в статье — ни слова, так как отрицательных результатов у нас не бывает, потому что их не должно быть. Не знаю, внял ли моим предупреждениям Борис Коновалов, и что он изложил в своей статье, только ни в «Известиях», ни в других печатных органах его статьи не появилось. В чем причина — узнать так и не удалось, а встретиться еще раз с Борисом Коноваловым тоже не пришлось.
О каждой нашей работе по использованию ядерных взрывов для народнохозяйственных целей нужно было бы писать и в прессе и в технических изданиях, излагая доходчиво особенности, последствия и конечные результаты и, непременно, давая грамотно оценку этим результатам. Тогда бы наверняка не было возможности возникновения несуразных домыслов, и что заставляло бы отдельных хозяйственных руководителей доводить начатое нами дело до конца.
А ведь у нас были случаи, когда хорошие идеи не доводились до конца и огромные затраты оказывались брошенными на ветер, а виновников этого никто не пытался искать.
В условиях секретности и безответственности все заканчивалось благополучно.
Но вернемся к делу.
К исходу дня 12 апреля 1972 года, то есть спустя сутки с небольшим после глубинного ядерного взрыва, при обследовании газового фонтана уже можно было зафиксировать начало спада интенсивности истечения газа: погасло пламя в щелях, опоясывавших кратер основного фонтана; в двух малых соседних кратерах газ горел не по всей площади кратеров, а лишь на дне небольшими языками пламени, поднимавшимися со дна кратеров. Теперь уже представилась возможность увидеть глубину этих кратеров — она составляла 5–8 метров. Наличие спада интенсивности основного факела на глаз определить было невозможно, казалось, он полыхал с той же силой, что и до взрыва. Но то, что газового проявления на расстоянии 500–600 метров от фонтана уже не стало, давало основание утверждать, что аварийная скважина пережата.
После отправки эшелона с техникой и личного состава по домам нам предстояла поездка в Ашхабад для доклада о результатах работ ЦК КП и правительству Туркмении.
Путь от Мары до Ашхабада протяженностью в 450 км мне взбрело в голову преодолеть не самолетом, а на автомашине ГАЗ-69 по шоссейной дороге, которая, как нам объяснили в областном УКГВ, асфальтирована на всем протяжении и находится в хорошем состоянии. Мою идею автопробега поддержал Везумов Николай Васильевич, и мы вдвоем смело двинулись в путь. Нам выделили надежный, тщательно проверенный автомобиль, бывалого шофера и пожелали доброго пути.