Самым большим заданием был грот (как неизменно называл его Герцог), расположенный там, где все тоннели мистера Бёрда выходили к погрузочной платформе. Я получил указания покрыть весь потолок штукатуркой — футов тридцать над полом, — а затем вырезать подобия разнообразных «природных» вещей. Его Светлость снабдил меня списком подходящих предметов, таких, как ананасы, виноград и рыбьи головы. Помню, он спросил, не могу ли я изобразить раковину и, возможно, ячменные колосья?
Ну, как и в случае с луком и цветной капустой, меня такому не учили, и в начале я немного колебался. Но Его Светлость спросил меня, есть ли у меня воображение, и, когда я ответил, что, полагаю, оно у меня есть, он сказал, что тогда мне стоит взять да и применить его к чему-нибудь. Мне было сказано, что я могу соорудить более-менее все, что покажется мне занимательным, при условии, что это что-то «натуральное».
Ну, я взялся за дело. Начал с фруктов, потом приступил к животным... змеи, улитки и все такое... и скоро обнаружил, что здорово приноровился. Через пару дней я уже совершенно не волновался. Здесь птичья головка, там желудь. Где-то лист папоротника, сплетенный с пером.
По вечерам я иногда выбегал пропустить стаканчик — «Погреб» в Уитвелле или старое «Птичье Гнездо», — и, разумеется, мне приходилось выслушивать всякие истории о Герцоге, ходившие в то время. Поскольку я был чужаком в этой местности, да к тому же моложе других посетителей, мне порой было трудно спорить с тем, что они говорили. Сказать по чести, после пары кружек я и сам порой мог сочинить байку-другую. Теперь я, конечно, очень этого стыжусь.
За неделю до того, как покинуть поместье, Его Светлость вызвал меня к себе, и, едва завидев его, я первым делом подумал, что сделал что-то не так. Я подумал, может, что-то из сказанного мной 'в пабе дошло до него, и теперь я получу разнос, а то и буду уволен. Но он всего лишь спросил меня про медальон, который видел у подземной церкви. Ему было интересно, не моих ли это рук дело. Он отвел меня вниз, и я взглянул на медальон. Он был очень простым — всего лишь лицо, смотрящее сквозь кустарник. Навскидку я сказал бы, что это четырнадцатый век, хоть я не историк. Скорее всего добавлено тогда же, когда построена часовня. Каменщики, конечно же, не разделяли верований монахов, плативших им за работу, так что, возможно, это был просто языческий символ, который они припрятали. Я слышал, они часто так поступали. Скорее всего это был старый добрый Зеленый Джек[3].
Из дневника Его Светлости
22 октября
Чудесный день! Этим утром, когда я глядел из окна столовой, размышляя, чем бы себя занять, вошел Клемент с большим цилиндрическим свертком, перевязанным бечевкой.
Я немедленно взял командование в свои руки, сказав:
— Нам понадобятся ножницы, Клемент. Ножницы, как можно быстрее!
Через минуту мы уже срезали шпагат, удалили несколько квадратных ярдов упаковочной бумаги и разворачивали на столе карту, выполненную в самых изысканных цветах. Я часто заморгал, на глаза навернулись слезы — сущий ребенок! — но забеспокоился, что они могут капнуть на карту и испортить ее. Я достал платок, хорошенько прочистил нос и постарался собраться.
Клемент протянул мне сопроводительную записку, которая гласила:
Милостивый господин Герцог Вот карта, о которой я однажды говорил, нарисованная местным землемером, мистером Джорджем Сандерсоном. Пожалуйста, примите ее как скромный знак благодарности моей компании за столь щедро оплаченную работу и как личный подарок в честь окончания такого приятного визита. Засим остаюсь Верным Слугой Вашей Светлости,
Гордон С. Бёрд
P.S. Полагаю, ее следует повесить на стену.
— Мистер Бёрд говорит, что карту следует повесить на стену, — объявил я, отдышавшись. — Нам понадобится помощь, чтобы держать ее.
И пока Клемент пошел собирать подмогу, я воспользовался случаем поизучать карту в одиночестве.
Мы с мистером Бёрдом почти сразу обнаружили, что разделяем страсть к картографии. Я показал ему свою скромную коллекцию карт севера Англии и помню, как он упомянул местную карту большого масштаба, выполненную в форме диска. Я довольно неопределенно пообещал разузнать о ней, да так и не занялся этим. Но теперь, годы спустя, я стоял перед этой самой картой, и радость переполняла меня. Как и к большинству сильных удовольствий этой жизни, к ней странным образом примешивалась меланхолия.
Не успел я начать разглядывать все эти розовые, зеленые и голубые пятна, как вернулся Клемент с двумя горничными, которые, под его внимательным присмотром, подняли карту, чтобы ее можно было как следует рассмотреть.
Результат был ошеломительный. Карта настолько велика, что девушкам пришлось встать на стулья. В диаметре она добрых шести футов. Может, и больше.
Особенно поражает именно форма карты — очевидно, идеальный круг, — которая наводит на мысль о том, что ты стоишь перед картой целого мира. Вот оранжевый, пурпурный, желтый — все живописно перемешаны, как фрукты в салате. Но только если подойти гораздо ближе и прочесть названия княжеств, столь искусно украшенных этими цветами, понимаешь, какой это маленький мир, с Мансфилдом в качестве столицы, как будто остальная Англия была обрезана, как обрезают лопаткой сырое тесто для пирога, свисающее по бокам тарелки.
Ясно видны дороги и реки: вздутые вены напряженного человека. Они ползут вверх и вниз, туда и сюда, связывая весь этот странный шар. Каждый городок, деревня и пастбище названы своим законным именем, в уменьшенном виде изображена каждая церковь, каждый лес представлен карикатурным платаном или дубом, гнездящимся в озерке собственной тени. Названия каждого района и графства тянутся по карте огромными буквами, так что сердце замирает при мысли о тех бедолагах, что вынуждены ютиться под огромной У или С ОКРУГА УОРКСОП.
Каждый переход цвета обнесен частоколом линий, оставленных пером мистера Сандерсона. Честно говоря, штриховка какого-нибудь уклона напоминает неряшливый отпечаток пальца художника. Как будто мистер Сандерсон имел удовольствие сидеть наверху, по правую руку от Бога. Взирать на пейзаж с точки зрения Создателя и зарисовывать для нас, простых смертных.
Но не все хорошо! При ближайшем рассмотрении замечаешь, что там, где сходится много дорог и стоит много зданий, эффект совсем не привлекательный — как опухоль или клякса. Город размером с Шеффилд, к примеру, выходит очень темным и перенаселенным — уродливый тромб в кровообращении этого мирка.
Если взглянуть еще внимательнее, видишь, что в попытке впихнуть какой-нибудь дальний город на край карты мистер Сандерсон местами нарушил свою восхитительную окружность. Ротерхэм торчит из планеты, как готовый лопнуть нарыв, Бэйквелл свисает, как струп.
И потому я отвел глаза от язвенных городов и селений, чтобы отправиться на поиски своего пасторального жилища. Найти Уитвелл не составляет труда, значит, я нахожусь чуть-чуть восточнее. Вот Кламбер, стало быть, я зашел слишком далеко. Я иду обратно — теперь медленно, медленно. И вдруг — ура! — вот оно! Мой дом, мое озеро, моя собственная подъездная аллея! Подписан даже погреб для льда, а также Зеленый Дол и Семь Сестер — мои благородные старые дубы. Эта находка доставляет мне нескончаемое, глубокое удовольствие. У меня есть место. Я существую.
3
Кельтский дух. Живет в дубах и охраняет лес. Участвует в традиционном празднике начала лета (1 мая)